Повелитель железа (сборник)
Шрифт:
— Сперли у обоих. Понятно вам?
— О, — проговорили Лимм и Педоти, — это непонятно.
— То есть — как непонятно? Каждый сознательный гражданин сам должен смотреть за карманами, а не ходить разиня рот, затруднять госорган — искать ваши побрякушки. Работа уголовного розыска основана на классовом принципе, но в данном случае — ваше счастье: вы наши гости, полезные буржуи, считайте — часы у вас в кармане.
Он пронзительно свистнул и с непостижимой расторопностью кинулся в толпу. Сейчас же оттуда выскочили два карманника, — помчались
На румяных лицах Лимма и Педоти расплывались удовлетворенные улыбки.
— Оказывается, они умеют охранять собственность, мистер Педоти.
— Да, когда хотят, мистер Лимм.
Грузчики, привалившись к перилам, говорили: — Проворный, дьявол.
— Не уйти ребятам.
— Засыпались ребята.
Хохотал меднолицый Парфенов, расставив ноги. В толпе ухали, гикали, свистели:
— Сыпь! Крой! Наддай! Вали! Вали!
И вот — все кончилось: Гусев появился с обоими часами: лицо равнодушное, один глаз опять закрыт. Лимм и Педоти захлопали в ладоши:
— Браво! Поздравляем…
— Никаких знаков одобрения, — Гусев одернул кушак. — Работа показательная, — для своих, а также для международных бандитов…
Внезапно что-то с треском обрушилось, покатилось, загрохотало на берегу. Крик. Тишина. Парфенов проговорил:
— Не иначе как ящики с экспортными яйцами.
Из темноты появился капитан. Унылое лицо вытянуто, усы дрожали. Развел руками:
— Необыкновенное происшествие… Граждане, нет ли среди вас доктора?
Гусев, подскочив к нему:
— Ящики с экспортными яйцами?
— Да не с яйцами, с таранью… Черт их знает — обрушилось полсотни ящиков прямо на сходни… И уложены были в порядке… Впрочем, не я их укладывал, меня это не касается, я ни при чем…
— Сколько человек задавило?
— Да двух иностранцев, — говорю я вам.
— Мне это не нравится, — сказал Гусев. — До смерти?
— Ну, конечно, — покалечило, шутка ли — ящиком-то… Да — живые… А, впрочем, мое дело вести пароход, за груз отвечаю, а что на берегу…
— Господин капитан, — спросил Лимм, — мы поджидали здесь двух американских джентльменов…
— Ну да же, говорю вам, — одному бок ободрало, другого вбило в песок головой, завалило рыбой, вытаскиваем…
— Это они, мистер Педоти, — сказал Лимм.
— Это Скайльс и Смайльс…
Педоти и Лимм поспешно пошли на берег. За ними кое-кто из любопытствующих пассажиров, москвичи, капитан, Парфенов, Гусев. На конторке появился Ливеровский, — шляпа помята, руки в карманах. Гусев, приостановившись, внимательно оглядывает его. Ливеровский — с кривой усмешкой:
— А еще хотите, чтоб к вам иностранцы ездили…
Возмутительные порядки…
— У вас оторваны с мясом две пуговицы, — заметили?
— А вам, собственно, какое дело? Убирайтесь-ка к чертям собачьим.
— Ладно,
Ливеровский задрал голову к палубе, где, взявшись за столбик, стояла Эсфирь Ребус.
— Грубо работаете, Ливеровский, — сказала она.
— Плевать, зато — чисто.
— Могу я, наконец, пойти спать?
— Спите как птичка. Скайльс и Смайльс не поедут с этим пароходом…
— Очень хорошо. У Скайльса и Смайльса отобьет охоту иметь дело с этой грязной страной.
Эсфирь Ребус ушла в каюту. Ливеровский, захватив чемоданы, — на пароход. По палубе прогуливались Хопкинсон, в отблескивающих пароходными лампочками черепаховых очках, и профессор Родионов. Остановились, облокотились о перила, глядели, как из конторы вышел пароходный агент и за ним молодая женщина в парусиновом пальто с откинутым капюшоном, — за руку она держала хорошенькую сонную девочку. Рубя ладонью воздух, агент говорил со злостью:
— Гражданка, отвяжитесь от меня, — билетов ни в первом, ни во втором, ни в третьем…
— Что же нам делать?
— Что хотите, то и делайте…
— Мы смертельно устали с моей девочкой, — восемьдесят верст на лошадях…
— Пожалуйста, — это меня не касается.
— Тогда уж — дайте палубные места…
— То — дайте, то — не давайте… Сразу надо решать… Неорганизованные… Нате, — два палубных…
Молодая женщина, не выпуская руки девочки, попробовала захватить чемодан, укладку, корзину с провизией, кукольную кроватку и картонку для шляпы. Но то либо другое падало, — ничего не выходило. Тогда она сунула девочке кукольную кровать и — с досадой:
— Можешь мне помочь, в самом деле. Не видишь — я мучаюсь…
— Не вижу, — сказала заспанная девочка.
— Держи кровать.
— Держу.
Но только мать подхватила кое-какие вещи, — девочка стоя заснула, кроватка упала…
— Мука моя с тобой, Зинаида! Неужели у тебя нет воли, характера преодолеть сон? Возьми же себя в руки.
— Взяла.
— Держи кроватку… Идем, не спи…
И, конечно, — опять шаг — и девочка заснула, кроватка упала. У матери покатилась шляпная картонка, посыпалась провизия из корзиночки. Она села на укладку с подушками и всхлипнула. Зинаида проговорила: — У самой нет характера, а на меня кричишь.
На девочку и на мать глядели с палубы Хопкинсон и Родионов. Когда рассыпались вещи, негр сбежал вниз, широко улыбаясь, сказал:
— Я вам немножко помогу. (И — девочке, присев перед ней:) Не бойтесь, литль беби, я не трубочист. Помуслите пальчик, проведите-ка мне по щеке. Я не пачкаюсь.
Девочка так и сделала, — помуслила палец, провела ему по щеке:
— Нет, не пачкаетесь.
— Теперь ко мне на руки, дарлинг. Алле хоп! — Он поднял Зинаиду, подхватил чемодан и укладку, пошел на пароход. Женщина с остальными вещами, несколько замешкавшись, — за ним. На сходнях стоял профессор Родионов. Глаза — изумленно расширены: — Нина Николаевна…