Повелительница ястреба
Шрифт:
Ромили с трудом поднялась, а выпрямившись, покачнулась так, что едва устояла на ногах. Теперь яснее было видно, что творилось на поле брани. Огоньков оказалось несколько, стервятников — множество, живых не видно… Разве что потерявшие хозяев кони бродили между трупов. Ей хватило легкого прикосновения лараном, и всхрапывающий неподалеку скакун подбежал к ней. Вновь начало накрапывать, но дождь робел разойтись во всю силу, словно давал возможность все исполнить не спеша, обстоятельно. Ромили взгромоздилась в седло, перевела дух, справилась с головокружением, едва не выбросившим ее из седла. Конь покорно пощипывал траву… Ромили легонько пнула каблуками в бока, и скакун мелко потрусил по полю. Куда — девушке было все равно. Коню тоже, он перешел на шаг, однако Ромили вновь толчком заставила его перейти на рысь.
«Тоже
Ромили разрыдалась в полный голос — завыла, как воют солдатки, получив похоронки. Может, так и было? Может, в каком-то смысле Солнечный был ей супругом? Не в каком-то, а в самом высшем. Божественном!.. «Ибо ты, Господи, дал мне этот дар; ты обручил меня со всяким существом — бегающим, летающим, ползающим и плавающим».
Душа ее полнилась святым кощунством — она в страхе примолкла, приглушила мысли. Но в чем она была не права? Не ей судить. Это точно. Не надо судить — надо рубить концы. Прочь человеческие установления, прочь Орден, прочь лерони. У нее своя дорога, началом которой служило поле, усыпанное телами погибших, а продолжение терялось в сумеречной завеси все усиливающегося дождя.
«С этого момента я отказываюсь быть в подчинении у любого из людей, будь то мужчина или женщина…»
Ромили крепко ткнула коня, и тот, обученный, сразу взял в галоп…
Всю ночь она ехала в неизвестность — конь сам выбирал дорогу. Ему тоже было все равно. Утром встало солнце, утомленное этими несколькими дождливыми днями. Теперь следовало разгонять туман, сушить землю, подбавить жара, чтобы вновь распустились цветы, ожил лес. Ромили все еще не могла прийти в себя, при каждом шаге лошади ее мотало из стороны в сторону, но — опытная наездница — она легко удерживала равновесие. Ромили никак не могла сообразить, что делать дальше — в общем-то не очень старалась. Пустота и беспросветность грядущего устраивали ее — вот так бы и с прошлым. Забыть все и жить только настоящим. Солнечный мертв — и это факт. Каролин и Орейн тоже сгинули — правда, неизвестно куда… Да это ее и не касается… Орейн не желает перейти на «ты». Госпожа Ромили, госпожа Ромили!.. Она вовсе не госпожа, а просто женщина. А с женщинами лорд Орейн обходится вежливо и круто… Боже, какие глупости! Какая теперь разница, как лорд Орейн обходится с женщинами. Или Каролин? Ну, это особый разговор. Король при всей его деликатности использует людей и их способности. От нее Каролину нужен был только ларан. Ордену тоже — готовь, мол, Ромили, лошадок, воспитывай, обучай, а потом мы их пошлем в бой… Руйвен? Брат теперь мало что значил для нее, он превратился в монаха, и его правда, его вера стали слишком далеки от людей. И животных… К тому же он имеет дело с проклятыми Башнями, где изготовляют эту дьявольскую горючую смесь — клингфайр.
«Одним словом, во всем свете нет человека, который мог бы что-то значить для меня».
Весь день она скакала по безрадостной пустынной местности. К вечеру подъехала к опушке, слезла с коня и похлопала его по шее.
— Ступай, братец, — прошептала девушка, — и больше никому не попадай в рабство. Любой хозяин в конце концов приволочет тебя на бойню. Будь вольным, скачи куда хочешь, живи как знаешь…
Лошадь несколько мгновений смотрела на нее — Ромили улыбнулась и напоследок пошлепала ее, потом толкнула. Ступай!.. Та помотала головой, теперь уже откровенно удивленно глянула на человека и легкой рысцой затрусила прочь. Девушка побрела в лес. Одежда промокла до нитки, но она не замечала ни сырости, ни холода. Конь тоже живет под открытым небом, и ему хватает одной шкуры. Между корней старого дерева она обнаружила небольшую уютную норку — там и расположилась. Свернулась клубочком, завернулась в плащ, подаренный Орейном, и заснула как убитая.
Утром, проснувшись, услышала крики и пение птицей показалось, что к этому хору примешивается и квохтанье
Она шла большую часть дня. Голода не ощущала… Бродила подобно дикому зверю — избегала тропинок, заслышав какой-нибудь шум, скрывалась в чаще. В полдень едва не угодила в ручей, бежавший среди густых трав и зарослей колючек — сложила ладони лодочкой и попила. Вода была необыкновенно вкусна. Потом устроилась на солнечном месте и высушила одежду. Замерзнув, снова оделась и, свернувшись, заснула в кустах. Какая-то тварь, копошившаяся в траве, пробежала по ней, но Ромили даже не пошевелилась.
На следующее утро она проснулась поздно, когда солнце напекло спину. Девушка открыла глаза и вскрикнула — над самым ее носом паук успел развесить паутину, и капельки росы блистали на ней, как драгоценные камешки. Она засмотрелась на них — впервые за эти дни позабытое чувство довольства, потаенной радости, что она жива, охватило ее. Солнце палило ласково, травка ровнилась, густела… Что-то ткнулось в левую ногу — Ромили осторожно перевела взгляд. Кустарниковая попрыгунья вела четверых своих детишек прямо через штанину. Хвосты, голубые, пушистые, у всех были гордо задраны. Девушка невольно рассмеялась, и зверьки замерли, опустили хвосты. Ромили тут же замолчала, однако грызуны молниями метнулись вперед и скрылись в траве.
В лесу было удивительно тихо. Ясно, что никакого человеческого жилья здесь и в помине не было. На много лиг вокруг… Если уж кустарниковые попрыгуньи вели себя так беззаботно, то, значит, они никогда не встречали человека.
Она лениво потянулась, размяла затекшие члены. Очень хотелось пить, но ручья поблизости не оказалось. Пришлось собрать в большой лист скопившуюся за ночь росу. На поваленном мшистом стволе девушка обнаружила несколько старых грибов и съела их, потом полакомилась ягодами. Некоторое время она бесцельно бродила по лесу, пока не наткнулась на выпирающий из земли корень. Корень был съедобен, и Ромили при помощи заостренной палки выковыряла его из земли, очистила от грязи и с большим удовольствием съела. Режущий запах выдавил слезы на глазах, тем не менее она насытилась.
Теперь, когда прошел запал первых дней, когда неумолимо гнавшие ее вперед гнев и ярость растаяли, девушка как бы протрезвела и бродила по лесу, словно в полудреме. А то сидела, грелась на солнышке. Когда же наступала ночь, там и засыпала.
Каждую ночь во сне ее кто-то окликал — звал из немыслимого далека, томил несказанной печалью. Чей это голос, она не могла разобрать. Орейна? Вряд ли. С чего бы ему звать ее? Он дружил с ней, когда Ромили переоделась мальчишкой, однако стоило ему узнать, кто она на самом деле, и вся дружба врозь. Отец старался мысленно докричаться? Тоже не может быть — «Соколиная лужайка» слишком далеко от этих лесов. Вот было золотое времечко, спокойное, безмятежное… Если бы только она не научилась там этому дьявольскому ремеслу — объезжать коней, усмирять ястребов! Те, кого она любила, оказались в руках смерти. Во сне ей часто являлся Солнечный, она взбиралась на него и скакала по бледно-серой, подернутой туманом равнине… Эта картина каждый раз будила ее, и Ромили просыпалась со слезами на глазах.
Спустя день, а может, два она осознала, что где-то оставила сапоги и портянки и носки изодрались в клочья. Теперь так и шаталась по лесу. Ноги до середины голени покрылись коркой грязи и налипших травинок. Ромили все глубже и глубже забиралась в лес — питалась фруктами, выкапывала корни, вечерами охлаждала натруженные ступни в ручьях, но ни разу не подумала о том, что их следует вымыть. Ела, когда находила еду; пила, обнаружив источник или речушку, при этом не обращала внимания, что пьет, где… Однажды она три дня не могла найти еду — в общем-то ее это ничуть не обеспокоило, как-то смутно свербило в желудке, но девушке было плевать… Спустя какое-то время она уже не удосуживалась счищать грязь с выкопанных корней — так и пожирала с землей. Случилось найти несколько ореховых деревьев — Ромили было встрепенулась, влезла; полакомилась плодами… Это была такая вкуснятина, как… Как что — она не могла припомнить. Наевшись, слезла и побрела дальше, даже не сделав запас, не рассовав орехи по карманам.