Поверь своим глазам
Шрифт:
— Непременно. Кстати, Джули рассказала, что в школе ты вроде как водил шашни с Маргарет Турски? Правда?
— А вот это тебя совершенно не касается.
Что ж, я и не настаивал на ответе.
— Увидимся позже, — промолвил я.
Томас кивнул и вернулся к работе. Я надеялся, что за короткое время, которое я рассчитывал провести вне дома, он не успеет наделать глупостей.
Я подъехал к одноэтажному ранчо на Риджуэй-драйв и нажал кнопку дверного звонка. Открыла мне Мари Прентис.
— Рэй! Какой приятный сюрприз! — воскликнула она и крикнула, обращаясь куда-то внутрь дома: — Лен! К
— Нет, я один, Мари, — ответил я, входя в холл.
— Какая жалость! — Она говорила с заметной одышкой, но каждый произнесенный ею слог был пропитан энтузиазмом. — Было бы так хорошо повидаться и с ним тоже.
Мари коллекционировала керамические фигурки лесных зверей, и они украшали собой почти каждый дюйм свободного пространства в доме. Этажерка в холле была заставлена оленями, барсуками, белками и бурундуками, причем все статуэтки были разного масштаба. Создавалось впечатление, будто огромных размеров бурундук плотоядно поглядывает на расположившегося рядом Бэмби, которым легко мог бы полакомиться.
Бросив взгляд в гостиную, я убедился, что и там устроено царство фарфорового зверья. Лен выкроил лишь немного места на журнальном столике для пульта от телевизора, но все остальное пространство было занято статуэтками. Мари, кроме того, считала себя художником, и потому стены были завешаны принадлежавшими ее кисти портретами филинов, лосей и зайчиков.
— Лен! — снова крикнула она.
Дверь рядом с входом в гостиную открылась, и из подвала поднялся хозяин дома. Причем я готов был биться об заклад, что там он и проводит большую часть времени. Мне говорили, что в подвале он оборудовал себе мастерскую, где изготавливает самодельную мебель.
— К нам заехал Рэй, — произнесла Мари. — Как хорошо.
Лен немного нервно улыбнулся.
— Привет, — сказал он. — Ты один?
— Один.
— Кофе будешь? — спросила Мари. — Я как раз собиралась заварить свежий.
— Не беспокойтесь, — улыбнулся я. — Мне всего лишь нужно побеседовать с Леном.
— Тогда спускайся ко мне в подвал. Покажу, над чем сейчас работаю, — предложил он, бросив на меня взгляд, свидетельствовавший о том, что он догадывается, зачем я приехал, но не хочет обсуждать эту тему в присутствии жены.
— Ты уверен, что ничего не хочешь? — спросила Мари, провожая нас до ступеней, ведущих вниз.
— Нам ничего не надо, Мари, — ответил за меня Лен и жестом пригласил спускаться. Последовав за мной, он плотно закрыл дверь.
— Отличная мастерская, — отметил я, оглядываясь по сторонам.
В этом хорошо освещенном помещении у Лена имелось все необходимое для настоящего краснодеревщика: механический лобзик, сверлильный и токарный станки, просторный верстак, даже промышленных размеров пылесос, а по стенам висели самые разнообразные ручные инструменты. В противоположном конце подвала располагалась другая, более широкая лестница с раздвижными дверями. Теперь становилось понятно, как поднимали наверх более крупные предметы изготовленной Леном мебели. Однако на полу я не заметил следов от опилок, и мне стало понятно почему — сейчас хозяин ни над чем не трудился. Не было видно ни деревянных болванок, ждущих обработки, ни готовых к сборке частей.
— Да, стараюсь
— Так что же ты задумал сделать сейчас? — спросил я. — Тут слишком чисто для места, где кипит работа.
— Ты прав. Сейчас у меня как раз пауза. Просто мне показалось, что тебе захочется поговорить с глазу на глаз.
— Томас рассказал мне о вчерашнем происшествии. Я решил выяснить подробности. Насколько я понял, мой брат тебя ударил?
Лен потер рукой щеку.
— Да.
— Мне очень жаль. Томас не должен был этого делать.
— Видимо, он не может себя контролировать, — заметил Лен. — Он безумен и все такое…
— Томас не безумен, — возразил я. — Он страдает душевным расстройством, и тебе это прекрасно известно.
— Брось, Рэй! Как это ни называй, а у него не все дома.
Я почувствовал нечто похожее на легкое подергивание в области затылка.
— Мне нужно знать, что произошло, когда ты приехал к нам в дом.
— Я решил заскочить к вам по дороге и взглянуть, как вы справляетесь одни. Твой отец наверняка только сказал бы мне спасибо за это. Но тебя я не застал. Томас сообщил, что ты в Нью-Йорке.
— И что было дальше?
— А дальше мне захотелось сделать Томасу что-нибудь приятное.
— Тогда мне не понятно, что вывело Томаса из себя, если таковы были твои намерения.
— Я просто попытался…
— У вас там все хорошо? — окликнула нас Мари, просунув голову в дверь.
— У нас все отлично, черт тебя побери! Закрой дверь! — рявкнул на нее Лен.
Дверь захлопнулась. Лен откашлялся и продолжил:
— Я предложил Томасу съездить со мной пообедать.
— Но ты же знаешь, как неохотно Томас покидает дом. — Я с трудом сдержался, чтобы не уточнить: «Особенно с такими, как ты».
— Да, но мне показалось, что это пойдет ему на пользу. Не может же он постоянно торчать в своей берлоге? Такой образ жизни вреден для здоровья. Твоего отца это тревожило.
— Так в какой момент Томас ударил тебя?
Лен с усталым видом пожал плечами:
— Похоже, я переусердствовал в уговорах. Взял его за руку и подумал, что он просто пойдет за мной, понимаешь? А он вывернулся и попал кулаком мне по лицу. И если Томас нажаловался на меня, если заявил, будто я причинил ему боль или тоже ударил, то это полная чушь. Одна из его болезненных фантазий, и больше ничего.
— Он не говорил мне ничего подобного.
Лен удовлетворенно кивнул:
— Хорошо. Умалишенные могут наговорить черт знает чего. Он же считает своим другом бывшего президента, верно?
С трудом сохраняя хладнокровие, я ответил достаточно резко:
— Послушай меня внимательно, Лен. Может, у тебя действительно только добрые намерения, и я знаю, что ты долгое время был другом нашего отца, а потому не восприми это как проявление неуважения, но я не потерплю, чтобы ты называл Томаса сумасшедшим или умалишенным. Он добрый, мягкий и вполне разумный человек. Не спорю, у него есть заметные отклонения от нормы. Но ты не имеешь права применять по отношению к нему столь оскорбительные эпитеты. И если Томас не хочет принимать твоего приглашения на обед, ты должен воспринимать его отказ так же, как воспринял бы его от любого другого человека.