Поверь в любовь
Шрифт:
— А что ты можешь сделать мне, Джеймс? — мягко спросила она, продолжая смотреть на него «такими глазами».
Большие пальцы его рук скользнули по ее горлу вниз под халат. Они исследовали ключицы, линию плеч. Джеймс прижал ее к себе так тесно, что у Мелоди не было ни малейших сомнений относительно того, что он хотел бы сделать. И она почувствовала в себе ответное желание, которое всполошило ее. Она поспешила зажмуриться, чтобы глаза не выдали ее.
— Я могу поцеловать тебя, — пригрозил он, дыша ей в лицо, — а потом и овладеть тобой прямо здесь, на полу кухни.
Мелоди была шокирована не столько
— Нет, на полу — нет!
— Тогда открывай чертову банку с фасолью и прекращай играть в игрушки.
— Я не играю, — запротестовала она.
Джеймс отодвинулся, и вместо его тепла ее объял холод.
— Нет, играешь. Изображаешь гранд-даму, забавляющуюся с чувствами неотесанного деревенщины. Можешь не бояться. Я уже говорил, что не собираюсь подавать в суд. Если бы ты осталась вчера в студии, я бы все это сказал на глазах у половины жителей этого маленького городка. И тогда зануда-Хеллерман мог бы помолчать, а я бы ушел из его телевизионной студии, так и не загоревшись желанием дать ему в морду.
— Ах, значит, я виновата, что ты не умеешь держать себя в руках?
Раздался новый горестный вздох.
— Если бы это была единственная жалоба, то я пригласил бы вас поехать поужинать со мною. Однако реальность подсказывает, что, пожалуй, самое разумное сейчас будет убраться побыстрее из этой кухни и оставить тебя в одиночестве наслаждаться фасолью в томате на поджаренных хлебцах.
Ни за что на свете Мелоди не показала бы, как ей хотелось, чтобы Джеймс остался.
— Тем лучше, — сказала она надменно. — Фасоли все равно не хватило бы на двоих.
— А ты, вероятно, не привыкла делиться, — поставил точку Джеймс, отразив атаку.
Он вышел из главного подъезда, в течение каких-то секунд дошагал до своей машины, завел мотор, моментально включил скорость и поспешил умчаться, пока не передумал.
Ему не верилось, что он едва не сорвался. Еще минутка, еще один вздох, и он поцеловал бы ее. И если она думает, что он шутил, сказав, что готов заняться с ней любовью прямо на кухонном полу, значит, она не способна распознать человека, сорвавшегося с цепи, и ее нельзя выпускать на улицу одну.
Нет, поправил себя Джеймс, он занимался бы с нею не любовью, а сексом. И не больше. Дьявольщина! Надо было родиться неполноценным, чтобы не возбудиться от ее прелестей, которые он видел под тесно облегающим куцым халатиком, то распахивавшимся, разжигая его аппетит, то запахивавшимся, прежде чем он мог этот аппетит удовлетворить.
Ей повезло, что она хранит свой запас вин к столу на видном месте. Рыцарское поведение Джеймса объяснялось больше тем, что он увидел, чем его благородством. А увидел он множество бутылок дорогостоящего шампанского. Он не сомневался, что нашел бы шампанское и в холодильнике, если бы посмотрел. И, возможно, к тому же пару ящиков в шкафах — на всякий пожарный случай.
Мелоди, наверное, рассмеялась бы, расскажи он ей о впечатлении, произведенном на него этими элегантными зелеными бутылками при золотых воротничках. Он же напомнил бы ей, как она сказала, что купалась бы в шампанском, будь ее воля. Это своевременное напоминание о том, что он и она принадлежат разным мирам.
Джеймс
Усилием воли он заставил себя переключиться на более насущные проблемы. Что делать с Сетом в ближайшие недели? Хорошая новость состояла в том, что старика выпускают из больницы; плохая — в том, что он по меньшей мере на месяц нуждается в постоянной сиделке. А без сиделки ему не обойтись, пока он не научится ходить на костылях.
Были, правда, и другие возможности. Во-первых, Сет может пользоваться инвалидной коляской. Во-вторых, он мог бы согласиться на визиты профессиональной медсестры. Но Сет есть Сет, и он сопротивлялся, не хотел смириться с коляской, а на второе предложение наложил свое вето. Отец не оставлял Джеймсу иного выбора, кроме как продлить пребывание в Порт-Армстронге. Самым неприятным было то, что ему придется переехать в отцовский дом, а это приведет к частым стычкам, потому что они не могли пробыть и пяти минут в одной комнате, чтобы не разругаться. Только богу известно, что начнется, когда они станут жить под одной крышей.
Мелоди смогла бы держать Сета в узде. Ей достаточно взглянуть на старика своими огромными невинными глазами и…
Джеймс нахмурился. Он не сбросил газ на повороте, позабыв, что на дороге лежала ледяная корка. Машина сделала вираж и встала, гладя капотом туда, откуда Джеймс ехал.
Чертова машина лучше понимает вещи, чем он сам! Зачем нужны обвинения в том, что она ведет какую-то игру, когда и дураку ясно, что Мелоди абсолютно искренна? Ради садистского удовольствия причинить боль? Ей или себе? Джеймс успел заметить внезапную горькую усмешку ее милого нежного рта, мучительную боль, превратившую ее глаза в бездонные озера.
Джеймс чертыхнулся и стукнул кулаком по рулевому колесу. Его пронзила острая боль от пальцев до локтя, он содрогнулся и снова выругался, как уличный хулиган.
Джеймс не принадлежал к породе людей, способных пнуть ногой щенка или ударить ребенка. Он не лез из кожи вон, чтобы потрепать нервы у других и радоваться этому. Ему нравилось думать, что, несмотря на происхождение, в душе его есть нечто от благородного рыцаря, прирожденная порядочность. Когда же он стал другим?
Он знал: это произошло в день приезда в Порт-Армстронг, когда он попал в гущу перекрестного огня между различными слоями общества. Будь проклят этот задрипанный городок со всеми его обитателями!
Мелоди поджарила себе новый ломоть хлеба, открыла банку с консервами и поставила ее подогреваться в микроволновую печь, налила в термос горячего шоколада. Поставив все на поднос, она отправилась в гостиную и устроилась на ковре перед горящим камином.
Что-то стукнуло слегка в застекленную дверь балкона. Мелоди подняла глаза. Снова раздался стук, и за дверью появилось лицо Джеймса.
— Привет! — крикнул он и улыбнулся смущенной неуверенной улыбкой, словно опасаясь, что получит в лицо порцию фасоли, которую Мелоди собиралась есть.