Поверишь в любовь?
Шрифт:
Они ехали в плацкартном вагоне, в двух «купе». Влад на верхней полке, напротив расположился Егор, школьный приятель, а на нижней полке Надя… Он волновался так, будто эта тщедушная блондинка лежала не на нижней полке, а прямо под ним. Боялся встать, делал вид, что спит, отвернувшись лицом к стене, засунув руку в карман джинсов. Слава богам — широким, иначе конфуза было бы не избежать. Да, в этом возрасте нижний этаж организма реагирует на всё и вся, но то, что творилось с Владом в тот день, никакой физиологией не объяснишь!
— Эй, ты выспался? — кто-то ткнул пальцами в плечо Влада, пришлось
— Спасибо, не хочу, — всё, что нашёлся ответить Влад. А есть-то хотелось, жрать, если совсем на чистоту.
— Эй, хватит киснуть, — кто-то с силой дёрнул за ногу. — Спускайся, дошика похаваем, — по голосу и хватке он определил Дима. — Майнайся, давай, — тот скомандовал и тут же развернулся.
Послышалось шуршание пакетов, оглушительно запахло едой. Удивительное дело, с тех пор Влад Александрович Веселов чего только не пробовал, каких блюд не едал, а курица, бережно распакованная из фольги, пролежавшая в сумке часов двадцать, доширак и главное блюдо дня — тёплая водка, — до сих пор самое вкусное, что он ел до и после. В тот день он впервые сидел рядом с Надей и как не тронулся умом, один бог знает. А впрочем, тронулся, повезло, что не забрал ни наряд тогда ещё милиции, ни скорая психиатрическая помощь.
Как добрались, Влад по сей день помнит с трудом, протрезвел ближе к Аккемскому озеру. Шли, как обычно, неделю и неделю же пили. Не всю дорогу, лишь вечерами, но Влад настолько старательно прикладывался, чтобы забыться на ночь, что половину следующего дня был не в себе. Уж лучше, думал он, от алкоголя, чем от Наденьки. Надюшки. Удивительно, она сразу стала для него Наденькой, никогда не была Надеждой, если только надеждой на лучшее, большее, настоящее. Она не принадлежала Владу, не обещала ничего, никаких авансов не давала, а стала его будущим. Как-то сразу и навсегда.
— Влад — идиот, — услышал он голосок Нади, недовольно бубнящий Диму. — Он всю дорогу бухать собирается?
— Брось, Зуева, не будь занудой, — Дим засмеялся. — Парень школу закончил, с золотой медалью, между прочим, теперь отрывается.
— Без печени этот твой парень останется. Ты печень алкоголика видел?!
— Видел, — мужской голос продолжал смеяться. — Не нагнетай, Надя! Пойдём лучше примем, а?
— Кононов, и ты туда же! Не я твоя девушка!
— Перекрестись, Зуева! Я тебя люблю, но замуж за тебя не пойду. У тебя яйца, у меня яйца, и вообще, два бюджетных работника на одну семью многовато, не находишь?
— Чего это? — Наденька хихикнула, некрасиво хрюкнув. — Может, я дома сидеть буду, пироги тебе печь, занавесочки вручную подрубать, детей рожать, троих, мальчика и девочку, — девушка продолжала хихикать. — Завтраком тебя кормить…
Влад чуть не лопнул от злости и ревности в те секунды, пироги она будет печь Кононову, детей рожать… от Кононова! А он? Влад Веселов, что же? У него тоже есть занавесочки… если нет, то точно будут!
— Зуева, ты и пироги? Не верю, — Дим рассмеялся.
Владу захотелось врезать ему со всего маха, он решительно двинулся к воркующим, но остановился как вкопанный, глядя,
Сейчас, спустя десяток лет, Влад понимал, насколько он тем летом был наивен и глуп, и насколько на самом деле одинок. Смерть матери подкосила его, сбила с ног, оглушила. Он всегда был маменькиным сынком, любимчиком, даже когда родилась сестра, ничего не изменилось для Влада — он оставался маминым… Он доучился в школе, получил золотую медаль, поступил в институт, но как-то машинально, не видя особенно ничего вокруг.
Москва? Город, как любой другой, только более шумный, грязный, быстрый.
Золотая медаль? Есть чем гордиться, в ту пору отменили льготы при поступлении в ВУЗ, оставалось только тупо повесить на стену железяку.
Место в общаге, новые друзья-приятели, долгожданная поездка на Алтай, на которую щедро выделил деньги отец… Всё было фоном жизни маминого мальчика, которого не существовало больше, ведь мамы не стало, а нового Влада Веселова ещё не родилось.
Тем летом они провели в радиальных выходах почти неделю, облазили всё и вся. Аккемское озеро для Влада имело цвет Надиных глаз, её улыбку, оно звучало, как Надюшким смех, было её олицетворением.
Белуха, Трёхглавая, куда они поднялись дружной компанией, весёлой, наглой, открытой всем ветрам и вызовам, стала для Влада вызовом, который он принял и кинул одновременно.
Там, стоя у обрыва, среди кружащегося над головой крупного снега и льда под ногами, щурясь от слепящей белизны и порывистого ветра, Влад смотрел на восхищённую Наденьку, точно так же щурившуюся, и у него замирало сердце, останавливалось.
— Веселов, — Дим тогда толкнул плечом Влада. — Подойти и сделай это.
— Что? — разозлившись, что его оторвали от лучшего вида во вселенной — синих Надюшкных глаз, — он резко развернулся к другу.
— Ну, я не знаю, что ты хочешь с ней сделать, — с неизменной улыбкой ответил Дим. Он в принципе всё делал с улыбкой. Разговаривал, пил водку, шёл под рюкзаком, мёрз на пронизывающем ветру, ловил рыбу в Акемме, кстати, безрезультатно.
И Влад подошёл и сделал, что давно хотел. Там, стоя у обрыва, он поцеловал Зуеву Наденьку, не умея целоваться, не зная, как она ответит и ответит ли. Он поцеловал, как шагнул в заснеженную, бездонную пропасть, оставляя навсегда свою прошлую жизнь… всего себя прошлого. Такого, какой он был. Не понимающего, растерянного, оставшегося одного маминого мальчика, найдя себя нового, точно знающего, что он хочет, и верящего, что добьётся чего угодно.