Поверить в чудеса.
Шрифт:
– Я тебе говорила, что люблю тебя?
Макс хмыкнул.
– Возможно.... Но, знаешь, повторение - мать учения. Так что я буду не против еще раз услышать этот материал.
– Шут ты гороховый!
– рассмеялась я и, подняв голову, добавила.
– Но я тебя таким и люблю.
– Только таким?
– грозно нахмурился он.
– Нет. Любым. Ты мне всякий
Макс тут же еще крепче прижал к себе и, хотя на лице играла улыбка, я видела, что как для него приятно и важно слышать это. И я точно видела там же ответные чувства.
– Как и ты мне, любимая...
– словно доказывая мои мысли шепнул Макс, сладко-сладко поцеловал и после этого нехотя ссадил с колен.
– Давай уберемся все-таки. А то я сейчас совсем не тем, чем надо отвлекусь.
Я отчего-то даже не смутилась. Лишь задорно улыбнулась, сама урвала еще один поцелуй, и только после его предупреждающего: 'Лия...', переключилась на стол.
Макс тяжело вздохнул, уже и сам видимо пожалевший, что напомнил мне про дело, и занялся мытьем посуды.
Потом мы посидели еще немного у меня в комнате, где посмотрели фильм. Ну, как смотрели. В перерывах между поцелуями и битвой подушками, которая развязалась совершенно случайно.
Ну а после Максим ушел. А я, сама не зная зачем, пошла к отцу.
– Не спишь?
– Нет, - отец отбросил какую-то газету, обернувшись ко мне.
– Присаживайся.
Я села к нему на диван, но не близко, а на небольшом расстоянии.
– Ты теперь все время меня бояться будешь, да?
– почему-то шепотом выдавил папа.
– Не знаю.... Но мне очень трудно сейчас просто забыть то, как ты замахнулся на меня. Да и твои пальцы колье на шее довольно болезненно изображали.
– Открыто заглядывая ему в глаза, ответила я.
– И хотя ты сразу же отпустил меня, но следы на коже все-таки остались. Но главное, эта сцена теперь стоит перед глазами и из памяти она уберется не так быстро, как маленькие гематомы.
– Понимаю...
Мы замолчали.
– Ты и вправду хочешь бросить?
Он кивнул.
– Хочу. Очень. Я... Господи, я столько всего сделал, из того, что не надо было, и столько не совершил, из того, что стоило бы.... И мне стыдно. Перед тобой, перед Лерой... Перед собой тошно даже!
– отец говорил глухо, надрывно и я... я поверила.
Возможно, потому что с мы уже очень давно о таком и речи не заводили, если вообще делали это. Возможно, потому что даже поза выражала отчаянье и вину. Возможно, потому что мне хотелось ему верить, он ведь все равно был
– А уж после того, как я.... В общем, я признался, что уже давно не управляю сам собственной жизнью. Поэтому и решился на этот шаг. Хотя вероятнее всего уже поздно...
– Ничего не поздно!! Слышишь?!
– вдруг яростно выкрикнула я. Остановилась. И уже тише продолжила.
– Не поздно. И если бы ты сам не принял такое решение, я бы... я бы отправила тебя на принудительное. Прости, но в страхе я жить больше не смогу. И видеть, как ты и меня и себя губишь - тоже.
Опять пауза, нарушаемая только нашим дыханием: тяжелым, рваным.
– Правильно... Думаю, ты поступила бы правильно... И если вдруг...если я сорвусь и после лечения, ведь такое не редкость, так и сделай, хорошо?
Я сжала кулаки так, что ногти больно впились в кожу. С глаз уже давно катились слезы, но я даже не пыталась их остановить. Пусть. С ними и со словами я избавлялась от обиды, которую копила на отца столько лет.
– Сделаю.
В очередной раз молчание. Я смотрю на отца, вижу его истощенность, утомленность жизнью, в его-то сорок пять лет... Вижу и в его глазах, на этот раз самые настоящие слезы... И понимаю, насколько он сейчас нуждается в поддержке. Не меньше моего. Только если мне ее есть у кого получать, то ему - нет...
– Все получится!
– одновременно с надеждой и уверенностью шепчу я, заглядывая в его глаза.
– Я буду стараться.
– И это звучит даже надежней, чем клятвы.
– Но... если вдруг...
– Значит, еще раз будем пробовать. И еще! Столько, сколько надо!
– Конечно, - слабо улыбается он.
– Ты права, лисонька.
Лисонька... Боже, как больно и отрадно слышать это детское прозвище, которым меня и назвали только мама и папа. Я не выдерживаю. Наплевав на все внутренние страхи, подсаживаюсь ближе к папе.
Он сначала каменеет будто, а потом аккуратно, будто я статуэтка, кладет руку мне на плечи. А потом и вовсе притягивает к себе, позволяя прижаться к теплому боку.
– Простишь меня? Когда-нибудь?
– Да...
– Спасибо...
Так мы просидели, наверное, час. А потом все-таки пошла к себе. Завтра нам всем предстоял тяжелый, день, так что отдых нуден был и ему и мне.
– Лия!
– окликнул меня отец, уже у самых дверей.
– Да?
– Тебе он очень нравится?
Я сразу поняла о ком он.