Повесть из собственной жизни. Дневник. Том 2
Шрифт:
Вчера с Игорем убрали нашу комнату, развесили фотографии, убрали стол, и сразу стало чисто как-то, по-домашнему, уютно.
В Париже с удовольствием пробыла два дня. Париж мало изменился с тех пор, как я его покинула. Только на <rue de> Rennes и <boulevard du> Montparnasse стало еще темнее вечером, только витрины заклеены (иногда художественно) полосами бумаги, да многие магазины закрыты — записка о мобилизации. Но что больше всего изменило облик Парижа, это то, что все ходят с масками в серых цилиндрических коробках. Даже проститутки на углу.
А уезжала я оттуда с очень тяжелым багажом и очень тяжелым чувством. В квартире было грязно и неубрано. Разгром. Я еще больше погромила. Юрий уедет. Наши
Сегодня с Лилей записала Игоря в лицей. В 6-й класс. Еще не могу схватить — хорошо это или плохо. Лицей очень далеко. Хорошо, если сможет ездить на велосипеде. А уж завтракать он должен будет где-нибудь в городе. Хотя Лиля и уверяет, что такие прогулки очень полезны, но я иного мнения. Учение — бесплатно. Книги — покупать. Это уже большой минус. Вероятно, какие-нибудь старые у старших есть. Посмотрим. Хорошо, конечно, что так просто приняли, без всяких конкурсов, которые были пугалом в Париже. Боюсь только, что, увидев его диктовку, его поместят в 9-й. Ну, увидим!
17 сентября 1939. Воскресенье
Русские войска вошли в Польшу. Россия с Германией. Когда еще был заключен пресловутый «пакт о ненападении», я сказала: «война проиграна», хотя ни о какой войне еще не было и речи. Что же будет теперь?
И что же будет теперь с нами, эмигрантами? Лагерь? Или еще посчитают как апатридов?
А моральный вопрос? Пораженчество или оборончество? Для меня этот вопрос решен: пораженчество. С Россией у меня давно порвались все связи. Да и современная война стоит выше всяких национальных интересов. Ненависть к Гитлеризму у меня, во всяком случае, много меньше моего прежнего, весьма сомнительного, патриотизма. Я за пораженчество, я — за Францию и с Францией.
Сейчас я могла бы со спокойной совестью, принципиально, переменить подданство. И очень, очень жалею, что оставила Игоря в том неопределенном и пренеприятном положении.
Еще одну малоприятную новость привез вчера Генрих из Парижа. Юрию сократили часы работы, и он теперь будет получать 250 фр<анков> в неделю.
Мне с Лилей надо устроиться как-то по-другому. Если мы разделим хозяйство, я смогу (и в Шартре!) прожить меньше чем на 100 фр<анков> в неделю. А ведь так я ей отдаю все (я знаю, что это — мало!) и остаюсь без копейки. А Игоревы учебники? А одеть его надо?
20 сентября 1939. Среда
В понедельник вечером приехал Юрий. Поездом. Как всегда веселый, бодрый, жизнерадостный, неунывающий. Рассказал, какие в Париже недавно были алерты: ночью слышит, воют сирены. Он вскочил. Наши стали одеваться. Бросились к окнам. Из соседних домов тоже все смотрят, выскочили. А посредине улицы сидит наш Гаврош, а против — другой кот и воют, как сирены. Честное слово — факт.
Сейчас приходил сюда комиссар и еще один чиновник, проверяли у нас документы. Сказали, что надо на наших Carte d’identite наклеить карточки детей. Еще расход в 15 фр<анков>. Я боюсь только одного — что меня с Игорем опять пошлют в Париж… Я бы и не прочь съездить в Париж, но это расход еще в 100 фр<анков>.
А оба Раковских страшно взволнованы этим визитом. Лилька — потому, что «хам» и даже отказался сесть, и еще не знаю почему. А Генрих теперь ждет обязательного обыска — какие-то свои коммунистические издания прячут в погреб.
Комиссар усомнился в моей профессии.
— Journaliste? [502] Journaliere? [503]
— Mais non, journaliste [504] .
— Vous ecrivez dans les joumales? [505]
502
Журналистка (фр.).
503
Поденщица,
504
О, нет, журналистка (фр.).
505
Вы пишете для газет? (фр.)
Очевидно, вид у меня недостаточно серьезный.
27 сентября 1939. Среда
Ветер. Очень сильный и очень холодный. В моей комнате нет солнца и холодно. Скучно. Все трое взрослых томятся. Мы с Лилей играем в «66», а Генрих решает крестословицы. Только Игорь целыми днями где-то гоняет с ребятами, его и не видно. Скоро, бедняжка, будет занят больше всех. Страшно мне даже подумать о его лицее.
Юрий эту неделю не приезжал. Вчера получила деньги; пишет, что хлопоты на разрешение на выезд будут продолжаться еще некоторое время. «Подробности письмом». Но оно, наверное, еще не написано.
Боже, какая тоска, какая тоска!
С тоски иногда начинаем цапаться с Генрихом. То из-за Игоря, что привередничает с едой или Альке по носу дал, то из-за политики, из-за белого движения, как это мог Юрий такого дурака свалять — примкнуть к этим «сволочам и дуракам». Я в споры ввязываться не люблю — «язык мой — враг мой!» — но нет-нет да отвечу — дерзко, конечно.
Вообще, многое мне тут не нравится. Алька растет подлым эгоистом, да и отец подает ему достойный пример. Я никогда нарочно не налью Генриху кофе и не отрежу хлеба — «все на столе, пожалуйста!» Он смеется, но я знаю, что злится. Он потерял место и ждет только, когда его призовут. А то ему в Шартре и делать больше нечего. Я полусерьезно предлагаю всем ехать в Париж.
Вчера были в комиссариате. Чиновник говорит, что карточку надо только на карту Chef de famille [506] , так что в Париж мне ехать не придется. Лилька вступила в спор, что когда Генрих уедет, она будет «chef de famille». Он уступил, наконец, и ей. А потом взял да наклеил и мне, но печати не поставил. Так я и опять осталась в дураках. И не знаю, что мне делать. Что мне вообще делать?
Что мне делать, как мне быть,
Чтобы денег раздобыть?
506
Глава семьи (фр.).
3 октября 1939. Вторник
Никакой бумаги я, конечно, от мэра не получила. Да и вообще никто ничего не понимает, а я меньше всех. Какую бумагу? Что мэр ничего не имеет против приезда его (Юрия — И.Н.) сюда? «Но как же г<осподин> мэр может это сделать, когда он этого человека не знает? А вдруг он преступник?» Логично, и ничего не возразишь.
Боюсь, что Юрий сюда так и не приедет больше. Тогда уже я начну хлопотать для себя, м<ожет> б<ыть>, мне это скорее удастся. Алька идет в школу в пятницу. Игорь, вероятно, в понедельник. Хотя насчет лицея еще ничего не известно. Дома, в Париже, полная panne [507] . Так что, где я достану денег на учебники?
507
Нищета (фр.).