Повесть о доме Тайра (др. изд.)

Монах Юкинага

— Это легко устроить! — отвечал Томотоки и, договорившись со стражниками, принес изваяние Будды, которое отыскалось в этих местах. На счастье, это оказалась статуя будды Амиды. Установив изваяние на прибрежном песке, Томотоки, быстро выдернув шнур из широкого рукава своего кафтана, прикрепил один конец к руке Будды, а другой подал Сигэхире. Сжимая в руках шнурок, Сигэхира сказал, обращаясь к статуе Будды:

— Слыхал я, что Дэвадатта трижды впадал в величайший грех, сжег-погубил священные книги, содержащие все заветы святого вероучения, и все же, несмотря на столь тяжкие прегрешения, сам Шакья-Муни предсказал, что после смерти он возродится буддой на небесах. Так святотатственные его деяния, напротив, послужили прозрению... Я, Сигэхира, тоже совершил греховный проступок, но не по собственному

моему безрассудству, а лишь потому, что следовал обычаям сего мира... Кто из родившихся в стране нашей посмеет ослушаться императорского указа? Кто из живущих на сей земле осмелится нарушить отцовское приказание? Ибо нерушимо веление государя, и воле отца должно повиноваться! Так пусть же светлый взор Будды прозрит, прав я или виновен! Ныне приходит конец моей жизни, воздаяние за свершенные мной поступки наступило без промедления. Горе мое беспредельно, сердце полно раскаяния! Но мир Будды — это мир милосердия, различны пути, коими ведет он смертных к спасению! В душу мне глубоко запали слова святого вероучения Тэн-дай: «То, что представляется нам греховным, напротив, приводит человека к спасению. Стоит хотя бы один-единственный раз воззвать к Будде, и самый страшный грех мгновенно исчезнет...» Ныне я взываю к тебе с мольбою — да превратится злая карма моя в благую, дабы я возродился к жизни в Чистой обители рая! — И, десять раз кряду громко взмолившись Будде, он вытянул шею, сам подставив ее под удар меча.

Да, греховны были в прошлом его деяния, но теперь, глядя, как достойно держится он перед казнью, вся многотысячная толпа, в том числе и стражники-самураи, как один человек, пролили слезы. Голову его прибили гвоздями над воротами храма Высшей Мудрости, Ханнядзи, на том самом месте, где в годы Дзисё стоял князь Сигэхира, когда во время битвы сгорели-погибли святые храмы.

Госпожа Дайнагонноскэ, его супруга, прислала за останками казненного носилки, желая получить хотя бы безголовое тело, чтобы похоронить его и молиться. В самом деле, тело оказалось брошенным без присмотра; его положили на носилки и доставили в Хино. Можно понять, что творилось на сердце у несчастной женщины, ожидавшей и встретившей это тело! До вчерашнего дня труп оставался без изменений, но погода стояла жаркая, и как-то незаметно он страшно переменился. Медлить было нельзя, и она упросила монахов, знавших подобающие молитвы, отслужить заупокойную службу. По ее просьбе праведный Сюндзёбо, по прозванию Великий Будда, выпросил у монахов Нары голову казненного и отослал ее в Хино. Голову вместе с телом предали сожжению, прах отослали на святую вершину Коя, а могильный памятник воздвигли в Хино. Супруга постриглась в монахини и молилась за упокой души Сигэхиры. Печально, скорбно все это!

СВИТОК ДВЕНАДЦАТЫЙ

1 ВЕЛИКОЕ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

Погиб, истреблен был весь род Тайра, и в западных пределах страны наконец воцарился мир. Края и земли повиновались наместникам, имения — своим господам, живущим в столице. С облегчением вздохнули и благородные, и низкорожденные, как вдруг в девятый день седьмой луны того же года, ровно в полдень, сильно содрогнулась земля, и тряслась, и колебалась долгое время. В окрестностях столицы, в «Красной черте»1, в округе Сирака-ва, обрушились все шесть храмов Торжества Веры. Упала и девятиярусная пагода — шесть ее верхних ярусов обвалились от сотрясения. Тридцать три кэнъа в длину насчитывал Храм Долголетия; едва ли не семнадцать из них погибли. Рушились все строения — императорский дворец, кумирни японских богов и буддийские храмы, усадьбы вельмож и хижины простолюдинов, грохот падавших зданий был подобен раскатам грома, а пыль вздымалась к небу, как клубы дыма. Небо померкло, не стало видно даже сияния солнца. И стар и млад обомлели от страха, птицы и звери метались в тревоге, и так было повсюду — и в ближних, и в Дальних землях.

Земля разверзалась, из трещин била вода; трескались скалы и падали вниз, в долины. Рушились горы и погребали под обломками реки; море бурлило и затопляло берег... Корабли, плававшие на взморье, качались на волнах, коням, ступавшим по тверди, некуда было поставить копыто...

От наводнения можно спастись, поднявшись в горы;

от пожара — укрыться за рекой. Но самое ужасное из всех бедствий — землетрясение! Ведь люди не птицы, в воздух взлететь не дано им, не драконы — к тучам им не подняться! Не счесть, сколько народа погибло под развалинами в кварталах Сиракава, Рокухара, по всей столице!

Из четырех великих стихий вода, огонь и ветер часто приносят несчастье, однако земля до сих пор особых бедствий не причиняла. «Что означает сие?» — терзались тревогой и благородные, и низкорожденные, и, закрыв ставни, задвинув перегородки, целыми днями только и знали, что читать отходные молитвы Будде; и всякий раз, как грохотало небо и содрогалась земля, люди ждали, что смерть вот-вот их настигнет, и жутко было слышать их стенания и вопли. «Всем известно, что конец света неизбежно наступит, — твердили даже девяностолетние старцы, — но все же кто мог думать, что это случится так скоро!» — и пребывали в великом страхе; а юноши и малые дети, слыша их речи, горевали и сокрушались.

Государь-инок в ту пору совершал молебствие в храме Новый Кумано, но там тоже оказалось много убитых, место было осквернено, и он поспешил возвратиться во дворец, в Рокухару. По пути и государь, и вассалы замирали от страха! Императора доставили к берегу пруда в паланкине. А государь-инок велел раскинуть шатер в Южном саду и в том шатре поселился. Государыня-мать и принцессы пребывали в паланкинах или в каретах, ибо все дворцы развалились. Сбежались ученые астрологи-звездочеты и предсказали, что к вечеру, примерно в час Вепря2, земля непременно затрясется снова. Не описать словами ужас, объявший души!

Передают, что в древности, в царствование император Монто-ку, в восьмой день третьей луны 3-го года Сайко, тоже случилось великое землетрясение. Тогда, говорят, свалилась голова у статуи Будды в Великом Восточном храме. Сказывают также, что в великое землетрясение пятого дня четвертой луны 2-го года Тэнгё император покинул свой дворец и поселился в шатре, раскинутом в пяти дзё от дворца Неизменного Покоя, Дзёнэйдэн. Но то случилось в далекой древности, что толку сейчас вспоминать об этом! Нынешнее же землетрясение было столь ужасным, что мнилось, даже в грядущие времена никогда не повторится такое!

Люди с сердцем и совестью, горько вздыхая, говорили: — Император, украшенный всеми Десятью добродетелями, повелитель десяти тысяч колесниц, покинул свою столицу, священная особа его погрузилась на дно морское... Министров и вельмож на позор возили по улицам, головы их вывесили у врат темницы на всеобщее поругание... С древних времен и до наших дней грозен был гнев мертвых духов! Кто знает, что будет теперь с нашим миром?! — и все, до единого человека, сокрушались и горевали.

КРАСИЛЬЩИК

В двадцать второй день восьмой луны того же года преподобный Монгаку, настоятель храма в Такао, прибыл в Камакуру. На груди у него висела сума, а в той суме лежал подлинный череп Левого конюшего Ёситомо, родного отца властителя Камакуры Ёритомо. Послушник, сопровождавший Монгаку, вез череп Маса-киё Камады, верного вассала покойного Ёситомо. Оказалось, что череп, привезенный Монгаку в минувшем 4-м году Дзисё, был вовсе не настоящим. Подобрав чей-то достаточно старый череп, он завернул его в кусок белой ткани и предъявил князю Ёритомо, чтобы подвигнуть того к восстанию. Князь поверил монаху, поднял восстание и покорил всю страну, убежденный, что Монгаку доставил ему подлинные останки отца, как вдруг снова появился Монгаку и привез новый череп.

Этот череп сохранил некий красильщик, долгое время служивший покойному ёситомо и пользовавшийся его расположением. Скорбя о том, что череп господина вот уже несколько лет висит у врат темницы и некому молиться за упокой души убиенного, он отправился к тогдашнему начальнику сыска, выпросил у него череп, снял с дерева, а затем рассудил, что сын покойного хотя и находится сейчас в ссылке, но кто знает, как повернется в Дальнейшем его судьба? Человек он надежный, и если преуспеет в мире, то, несомненно, захочет отыскать отцовские кости... И вот, приняв все это в соображение, красильщик тайно от всех спрятал череп в храме Энкакудзи, на Восточной горе Хигасияма. Монгаку проведал об этом, взял череп и вместе с красильщиком отбыл в Камакуру.