Повесть о доме Тайра (др. изд.)

Монах Юкинага

Всех старых монахов принц отпустил, велев им оставаться в монастыре. Его сопровождали только молодые монахи-воины и отряд самураев во главе с Ёримасой, всего около тысячи человек. Тогда, опираясь на посох с рукоятью, украшенной изображением голубя, выступил вперед престарелый Кэйсю. Слезы струились по лицу старика, когда, обращаясь к принцу, он молвил:

— Я последовал бы за вами повсюду, но мне уже за восемьдесят, и я сокрушен годами. Вместо меня с вами пойдет мой послушник Сюнсю. Отец его, Тосимити Яманоути, уроженец земли Сагами, служил покойному ёситомо и в минувшую смуту Хэйдзи пал в бою на берегу реки Камо, у Шестой дороги, в столице. Мы были с ним дружны, и я заменил отца его осиротевшему сыну. Я знаю Сюнсю как самого

себя! Пусть он следует за вами повсюду!

Принц был растроган. «Какая связь в прошлых рождениях побуждает его так заботиться обо мне?» — подумал он, не в силах сдержать непрошеную слезу.

11. БИТВА НА МОСТУ

Всю предыдущую ночь принц не смыкал глаз, и теперь, по дороге в Удзи, от усталости едва не падал с коня. Переехав мост, перекинутый через реку, люди принца сорвали доски настила и проводили принца в храм Равенства, Бёдоин* чтобы он отдохнул хоть краткое время.

Меж тем в Рокухаре услыхали, что принц покинул монастырь Миидэра. «Принц спасается бегством! — воскликнули самураи. — Он бежит в Нару! Скорее поскачем ему вдогонку!»

Двадцать восемь тысяч всадников во главе с сыновьями Правителя-инока Томомори и Сигэхирой, правителем земли Сацума Таданори и Главным конюшим Юкимори преодолели вершину Кохата и во весь опор поскакали к мосту через Удзи. Узнав, что противник укрылся на другом берегу реки в храме Бёдоин, они громовым голосом трижды прокричали боевой клич. Люди прин-Ца откликнулись таким же троекратным боевым кличем.

— Они разрушили мост! Они сорвали настил с моста! — кричали воины Тайра, скакавшие в головном отряде. Но главные силы по-прежнему неудержимо рвались вперед. Под их напором не меньше двух сотен всадников головного отряда свалились в реку и утонули. Наконец противники выстроились по обе стороны моста, и засвистели первые стрелы.

Среди самураев принца особо могучей силой отличались воины Сюнтё Оя, Готиан Тадзима и братья Гэнта — Хауку, Садзуку и Цудзуку; их стрелы пробивали насквозь и щит, и панцирь!

В тот день Ёримаса облачился в парчовый боевой кафтан, поверх надел узорчатый панцирь, скрепленный белым и синим шнуром31. Наверно, в глубине души он предчувствовал, что сегодня его последняя битва, потому что нарочно не надел шлема. Его старший сын Накацуна, в красном с золотом парчовом кафтане, в черном панцире, тоже не носил шлема — так сподручней было стрелять из лука, а лук у Накацуны был особенно мощный.

Но вот вперед выбежал Готиан Тадзима, потрясая алебардой на длинном древке, с изогнутым, словно серп, лезвием. «Стреляйте все разом, дружно!» — закричали воины Тайра, увидев, что Тадзима, совсем один, вскочил на перекладину моста. Несколько самых метких стрелков сгрудились плечом к плечу, вложили стрелы в луки и разом спустили тетиву, стреляли снова и снова. Но Тадзима даже не дрогнул. Когда стрелы летели высоко, он нагибался, когда низко — он подпрыгивал кверху, а стрелы, летевшие, казалось, прямо в грудь, отражал алебардой. И друзья, и враги дивились его проворству. С того дня прозвали его Отражающим Стрелы.

Был среди воинов принца монах Дзёмё Мэйсю, из долины Цуцуи. Панцирь на нем был черный, под панцирем — кафтан темно-синего цвета, шлем с пятью пластинами, закрывавшими шею, туго завязан шнурами под подбородком, у пояса висел меч в черных лаковых ножнах, за спиной — колчан, и в нем ровно двадцать четыре стрелы с черным оперением, а в руке он сжимал свою любимую алебарду с изогнутым лезвием на длинном древке. Выбежав вперед, он воскликнул громовым голосом:

— Раньше вы слух обо мне слыхали, ныне воочию поглядите! Я воин, известный силой, цвет воинства обители Миидэра! Зовут меня — Дзёмё Мэйсю из Цуцуи, я воитель-монах, из тех, кто один равен тысяче! Кто из вас считает себя могучим и храбрым? Выходи и сразимся! — С этими словами он в мгновение ока послал подряд двадцать три

стрелы из своего лука, сразив наповал двенадцать и ранив одиннадцать воинов Тайра. Затем он отбросил лук, отшвырнул прочь колчан, хотя там еще оставалась одна стрела, скинул с ног башмаки из медвежьего меха и, босиком прыгнув на балку моста, бегом побежал вперед. Никто другой не осмелился бы ступить ногой на узкую перекладину, но Дзёмё бежал так смело, будто то была не тонкая балка, а широкий проезд Первой или Второй дороги в столице! Он скосил алебардой пятерых и хотел уже поразить шестого, но тут рукоять алебарды расщепилась надвое. Тогда он отбросил прочь алебарду и обнажил меч. Окруженный врагами, он разил без промаха, то рубил мечом вкруговую, то крест-накрест, то приемом «паучьи лапы», то «стрекозиным полетом», то «мельничным колесом», и, наконец, как будто рисуя в воздухе замысловатые петли «ава» . В одно мгновение уложил он восьмерых человек, но, стремясь поразить девятого, нанес слишком сильный удар по шлему врага; меч надломился, выскочил из рукояти и упал в реку. Единственным оружием остался теперь у него короткий кинжал. Дзёмё бился яростно, как безумный.

Был тут отважный, могучий монах по имени Итирай, служка преподобного Кэйсю. Он сражался позади Дземе, но балка была узка, и ему никак не удавалось обогнать Дзёмё. Тогда, ухватившись рукой за защитную пластину на его шлеме и бросив: «Не обижайся на меня, Дзёмё!» — он перепрыгнул через него вперед и бился свирепо, пока не пал.

А Дзёмё удалось отступить обратно, к храму Равенства. Там он сел на траву у ворот, сбросил доспехи и сосчитал зазубрины, оставшиеся от ударов воинов Тайра. Всего он насчитал их шестьдесят три, но панцирь был пробит насквозь только в пяти местах, и раны были неглубоки. Он прижег раны пучками моксы, потом обмотал голову куском ткани, набросил белую рясу и, опираясь вместо посоха на сломанный лук, направил стопы в Нару распевая: «Славься, о будда Амида!»

По примеру Дзёмё монахи Миидэры и воины Ватанабэ наперебой рвались вперед по перекладинам моста. Иные возвращались с оружием, отнятым у врага, другие, раненные, сами кончали с собой, бросившись в реку. Битва на мосту бушевала, как пламя!

Тадакиё, правитель земли Кадзуса, приблизился к князю Томо-мори.

— Битва на мосту жестока, — сказал он. — Нужно переправиться на тот берег, но из-за весенних дождей вода в реке поднялась. Много людей и коней погибнет, если мы прикажем преодолеть Реку вплавь. Не лучше ли отыскать переправу вверх по течению, где-нибудь у Ёдо или в Имоараи, или, может быть, избрать путь на Кавати?

Тут выступил вперед Тадацуна Асикага, уроженец земли Си-моцкэ.

— Ёдо, Имоараи, Кавати!.. — воскликнул он, — Ведите туда воинов Индии или Китая, только не нас! Ведь противник здесь, перед нами! Если мы не разобьем их тотчас же, принц успеет укрыться в монастыре Кофукудзи, получит там подкрепление, и наша задача станет вдвое труднее! — Между землями Мусаси и Кодзукэ протекает речка Тонэ; много дней стреляли друг в друга воины Асикаги и Титибу, разделенные водами этой речки. Наконец главные силы Асикаги приблизились к переправе Наги, а тыловые отряды подошли к переправе в Сути. Враги уничтожили все лодки, годные для переправы через реку. Но Асикага не колебался. Он воскликнул:

— Навеки погибнет наша самурайская честь, если мы не преодолеем реку здесь, в этом месте! А утонем в волнах — значит, таков наш жребий! Вперед! — И все воины, цепляясь за лошадей, успешно переправились на другой берег.

— Мы — уроженцы земель востока; противник здесь, перед нами, вот он, напротив, на том берегу! К чему бояться глубин и мелей? Эта речка не быстрее и не глубже, чем Тонэ! За мной!

И с этими словами Тадацуна, не слезая с коня, первым бросился в воду, а за ним — остальные его вассалы. Около трехсот всадников последовало за своим господином, на скаку кинувшись в реку. Обращаясь к ним, Тадацуна воскликнул: