Повесть о доме Тайра
Шрифт:
— Что это значит? — спросил государь-отец. — Я не ведаю за собой никакой вины! Уж не собирается ли Правитель-инок сослать меня куда-нибудь в дальний край или на затерянный в море остров, как дайнагона Наритику или Сюнкана? Император еще молод годами, только поэтому я изредка давал ему советы по делам государства. Но если даже такая малость вам неугодна, отныне такого не повторится!
— Нет, дело вовсе не в этом, — отвечал князь Мунэмори. — Отец мой, Правитель-инок, распорядился, чтобы вы изволили пожаловать в загородную усадьбу Тоба и пребывали там, пока в мире не наступит спокойствие!
— В таком случае, вы, князь, тоже поезжайте со мной туда! — сказал государь, но князь Мунэмори, боясь отцовского гнева, с ним не поехал.
«Увы, как мало он походит на своего покойного старшего брата! В прошлом году, когда надо мною тоже нависла угроза, покойный князь Сигэмори был готов пожертвовать жизнью и сумел отвратить грозу; благодаря ему я благополучно дожил до сегодняшнего дня. Ныне
Прибыв в Тобу Го-Сиракава призвал Нобунари, стольничего, который неизвестно как сумел пробраться сюда, чтобы прислуживать государю, и сказал ему:
— Сдается мне, что нынче ночью меня убьют. Хотелось бы совершить омовение. Как это сделать?
Нобунари и без того с самого утра был сам не свой, пребывая в полной растерянности; однако, услышав эти слова, глубоко взволнованный, подвязал рукава шнурками тасуки [328] , разломал сплетенную из сучьев ограду, расколол несколько столбиков, подпиравших помост, начерпал, натаскал воду и приготовил некое подобие омовения.
328
…подвязал рукава шнурками тасуки… — В Японии до сих пор длинные, широкие рукава кимоно во время работы подвязывают шнурками, точнее — достаточно широкими полосками ткани, которые называются «тасуки». «Подвязать рукава шнурками тасуки» соответствует русскому выражению «засучить рукава».
А преподобный Дзёкэн отправился в усадьбу Правителя-инока на Восьмую Западную дорогу и сказал:
— Дошло до меня, что вчера вечером государя-отца заточили во дворец Тоба и возле его величества нет никого из приближенных. Это слишком жестоко! Позвольте хотя бы мне находиться при нем, что в том плохого? Я поеду к нему!
— Что ж, отправляйтесь, да поскорее! — ответил князь Киёмори. — Я знаю, такой человек, как вы, не допустит опрометчивых действий! — И дал свое позволение.
Преподобный Дзёкэн прибыл в усадьбу Тоба. У ограды он покинул карету. Войдя в ворота, он услыхал голос государя — тот как раз в это время читал священную сутру, и голос его звучал как-то необычно проникновенно. Преподобный Дзёкэн приблизился быстрым шагом и увидел, что на свиток сутры одна за другой капали слезы. При виде этого сердце Дзёкэна сжалось от чрезмерного горя; он заплакал и, утирая слезы рукавом своей рясы, подошел к государю. При государе находилась одна лишь старая монахиня Кии.
— Ваше преподобие, — сказала она, — ведь государь, как позавтракал вчера утром у себя во дворце, так с тех пор ни вчера, ни сегодня ничего в рот не брал и всю эту долгую ночь не сомкнул глаз. Так и жизни лишиться недолго!
— Вот уже двадцать лет, как Тайра благоденствуют, процветают, — сдержав слезы, сказал преподобный Дзёкэн, — но всему приходит конец, ныне злодеяния их превысили все пределы! Уже близка их погибель! Великая богиня Аматэрасу и великий бог Хатиман не покинут вас! А паче всего — если только по-прежнему будут почитать Лотосовую сутру в семи храмах славного бога Хиёси, — скажется могучая сила святой скрижали! Боги обязательно защитят государя! Власть в стране снова перейдет в ваши руки, а лиходеи исчезнут, подобно пене морской! — так и еще на все лады говорил он, убеждая государя, и сумел несколько утешить и ободрить его.
Велико было горе императора Такакуры, когда сослали его канцлера, убили многих его вассалов; теперь же, услышав, что государь, отец его, заточен в загородную усадьбу Тоба, он так огорчился, что вовсе отказался от пищи и, сказываясь больным, безвыходно затворился в опочивальне. Все, начиная с императрицы и кончая придворными дамами, не знали, как к нему подступиться.
С того дня, как государя-отца заточили в усадьбу Тоба, император каждую ночь служил у себя, во дворце Чистоты и Прохлады, особый молебен великой богине Аматэрасу, и молился он только о своем отце-государе.
Покойный император Нидзё был мудрый правитель, однако же говорил, что у императора нет ни отца, ни матери, и постоянно отменял все распоряжения государя-отца Го-Сиракавы. Кто знает, может быть, оттого у него и не осталось прямых потомков, оттого
19. Опальный дворец
Почитание родителей — первейшая из всех добродетелей [329] . Мудрый властитель правит страной силой сыновнего послушания! Недаром Яо почитал мать, дряхлую старуху, а Шунь лелеял отца, своенравного старика [330] . Да будет благословенно сердце императора Такакуры, чтившего пример праведных правителей древности!
В те дни из императорского дворца в опальную усадьбу Тоба тайно пришло послание. Государь Такакура писал: «В нынешние печальные времена зачем мне оставаться на троне? Не лучше ли последовать примеру императора Уды [331] , жившего в старые годы Кампэй, или императора Касана, отрекшегося от трона, — оставить дом, бежать от мира и простым странником-богомольцем скитаться по горам и лесам!»
329
Почитание родителей — первейшая из всех добродетелей — Цитата из древней конфуцианской книги «О сыновней почтительности» (кит. «Сяо-цзин»).
330
Яо и Шунь — легендарные правители Древнего Китая (III тыс. до н. э.). В конфуцианской традиции идеальные государи, наделенные всеми добродетелями и известные почитанием родителей.
331
Не лучше ли последовать примеру императора Уды… — Император Уда, став монахом в 889 г., посещал различные храмы и святые места по всей Японии.
«Нет, оставь подобные мысли! — отвечал сыну государь-инок. — Пока ты на троне, для меня еще есть надежда. Если же ты уйдешь от мира, на что стану я уповать? Я хочу, чтобы ты дождался, увидел, какова будет участь твоего старика отца…»
Получив это письмо, император прижал его к лицу и залился слезами.
Государь — корабль, вассалы — вода; вода держит корабль, но она же опрокидывает его [332] . Вассалы охраняют государя, но они же и свергают его. В смутные годы Хэйдзи и Хогэн Правитель-инок защищал государя; ныне, в годы Ангэн и Дзисё, вовсе перестал с ним считаться. Все точь-в-точь как написано в древних исторических книгах [333] .
332
Государь — корабль, вассалы — вода… — Цитата из сочинения «Домашние речения Конфуция» (кит. «Кун-цзы цзяюй»), составленного Ван Сяо (195–256) на основе конфуцианских книг. Хотя впоследствии это произведение вызывало критику конфуцианских ученых в Китае, в средневековой Японии оно пользовалось большой популярностью. Примерно те же слова присутствуют в философском трактате III в. до н. э. «Сюнь-цзы» и в сочинениях, авторство которых приписывается танскому императору Тайцзуну: «Основы управления государством в годы Чжэнь-гуань» (627–649) и «Образец для государя» (кит. «Ди хан»).
333
…как написано в древних исторических книгах… — Имеются в виду древние китайские исторические сочинения — «Книга истории» (кит. «Шу цзин»), «Вёсны и осени» (кит. «Чунь-цю»), «Летопись Цзо» (кит. «Цзо чжуань») и, разумеется, «Исторические записки» (кит. «Ши цзи») Сыма Цяня и ряд других.
Главный министр Корэмити, министр Киннори, дайнагон Мицуёри, тюнагон Акитоки — никого из них уже давно нет на свете… Из прежних умудренных опытом царедворцев в живых остались только Сэйрай и Синхан [334] . Но они тоже решили, что в нынешние печальные времена бессмысленно служить при дворе, добиваться успеха, стремиться к высоким званиям тюнагона и дайнагона, и, несмотря на цветущий возраст, постриглись в монахи удалились от мира. Синхан поселился среди полей, на убеленной инеем равнине Оохара, Сэйрай скрылся в туманах на священной вершине Коя. Оба, по слухам, всецело предались ревностным молитвам о спасении души в грядущих рождениях, не помышляя ни о чем прочем.
334
Сэйрай и Синхан — Прочитанные на китайский лад имена придворных Нариёри Фудзивара и Тиканори Тайра, долгое время служивших в государственном аппарате и при дворе Го-Сиракавы.