Повесть о Ферме-На-Холме
Шрифт:
1
Кончина мисс Толливер
Мисс Абигайл
В одиннадцать часов Димити Вудкок отправилась в Дом-Наковальню, чтобы потолковать с мисс Толливер о школьном фонде для ремонта крыши, и тут-то обнаружила, что стряслось. Она постучалась в заднюю дверь, что выходит в сад, но никто не ответил на стук, а поскольку дверца эта никогда не запиралась, Димити возвысила голос, призывая хозяйку, и вошла в дом, полагая найти ее на кухне. И нашла — скрюченной в зачехленном кресле, в гостиной, где накануне Димити председательствовала на торжественном чаепитии с пирожными, устроенном в деревне в честь шестьдесят пятого дня рождения мисс Толливер.
— Боже мой! — Димити коснулась холодной руки мисс Толливер, и сердце ее учащенно забилось. — Милая мисс Толливер!
— Она умерла этой ночью, — сообщила Табиса Дергунья и вздохнула, глубоко и печально. — Я все время здесь, ни на минуту не отлучалась.
Димити опустила взгляд на старую черно-рыже-белую кошку, давно жившую в доме мисс Толливер.
— Бедная, бедная киска, — сказала она и наклонилась, чтобы погладить ее шкурку. — Вы ведь были неразлучны столько лет! Ты будешь тосковать без нее. — Димити выпрямилась. — Табиса, ты, верно, голодна, пойдем-ка со мной, я тебя покормлю.
— Большое спасибо, но я останусь здесь, с мисс Толливер, — ответила Табиса, пряча передние лапы под пушистой грудкой. — Ночью я перекусила мышью, но если вы будете столь любезны, что принесете мне блюдце молока с размоченным в нем кусочком хлеба, это будет весьма кстати.
Димити задумчиво смотрела на кошку, размышляя о том, что животные, пожалуй, чувствуют смерть не менее остро, чем люди.
— Пожалуй, тебе все-таки лучше остаться со своей хозяйкой. Вот что, милочка, когда вернусь, прихвачу-ка я тебе блюдце с хлебом и молоком.
На том Димити поспешила домой, к Береговой Башне, за своим братом капитаном Майлсом Вудкоком, мировым судьей округа Сорей, — его всегда вызывали, если кто-нибудь умирал: капитан Вудкок точно знал, что следует делать в таких случаях.
Известие о нежданной смерти мисс Толливер мгновенно распространилось по Ближнему Сорею. Агнес Льюэллин, что жила на ферме Зеленые Ворота, рядом с Рыночной улицей, столкнулась с Димити, когда та выходила из Дома-Наковальни, и узнала от нее о случившемся несчастье. Она поспешила домой, чтобы захватить траурный венок из черного крепа, который несколько месяцев назад повесила на двери дома своей покойной матушки. Кто-то может сказать, что не к добру использовать один и тот же венок дважды, но Агнес, женщина практичная, не видела смысла в том, чтобы дать зазря пропасть вполне пригодному куску крепа, а коли
Бетти Лич как раз собирала последние, уже тронутые морозцем кабачки на огороде в Бакл-Йит, когда услыхала печальную весть от Мэри, дочери Агнес Льюэллин. Она тут же отставила свою корзину, велела десятилетней Рут — та не пошла в школу из-за сильной простуды — приглядывать за малышней, а сама отправилась помогать Агнес приладить венок. Сделав дело, она поспешила на задний двор Дома-Наковальни, где мисс Толливер держала два улья, чтобы сообщить пчелам о кончине их хозяйки. Говорить с пчелами следовало вежливо, осторожно, со всем уважением к их чувствам, дабы те не занедужили и не умерли от сострадания к покойной или не обиделись на вестника и не улетели прочь в поисках нового пристанища. Завершив и эту миссию, Бетти принялась обходить все дома на Рыночной улице, а старшую свою дочь Рейчел послала сообщить о случившемся обитателям Грейтуэйт-Лейн.
Виола Краббе, живущая в Замке на холме, узнала о смерти мисс Толливер от мальчишки-разносчика, присланного пекарем из Хоксхеда, когда тот принес ее обычный еженедельный заказ — два каравая, полдюжины глазированных булочек с изюмом и три булочки с тмином, по одной каждой из трех мисс Краббе. Парнишка шел по Рыночной улице, остановился у Дома-Наковальни, чтобы отдать заказ хозяйке, но на его стук вышла Димити Вудкок, которая ему все и рассказала. Виола Краббе немедленно отправилась к своей сестре Пэнси и застала ее в гостиной за роялем, в свободном домашнем платье багряного цвета — очевидном свидетельстве ее художественной натуры.
— Боже мой! — воскликнула Пэнси, закидывая за плечо конец пурпурного шелкового шарфа с бахромой. — Кто же теперь исполнит партию сопрано в «Да возрадуемся»?
Пэнси возглавляла Общество любителей хорового пения Сорея.
— Решительно не могу себе представить, — сказала Виола голосом, визгливым и гнусавым в одно и то же время. — Может быть, Матильда Крук, хотя ее верхнее соль самым отвратительным образом напоминает соль-бемоль. Абигайл с легкостью брала эту ноту, нам будет ее не хватать. — Виола извлекла платок и коснулась им глаз. — Да, да, нам всем будет очень ее не хватать.
Голос Виолы дрогнул. Она занималась художественной декламацией и приобрела навык весьма убедительно выражать печаль и страдание.
— Как странно, что Мертл ничего не сказала о болезни мисс Толливер, — сказала Пэнси. (Мертл, третья мисс Краббе, их старшая сестра, была учительницей и директрисой сорейской школы.) — Разве вчера вечером она не разговаривала с Абигайл?
— Действительно странно, — подтвердила Виола, возвращая платок на место. — Пойду-ка посмотрю, что у меня есть черного. Понадобится для похорон.
Не прошло и получаса, как Джозеф Скид, пономарь церкви Св. Петра, мерными ударами колокола возвестил о несчастье: шесть ударов — пауза — еще шесть ударов. Так прихожане узнавали, что скончалась именно женщина. (Будь покойник мужчиной, Джозеф бил бы девять раз подряд, а три удара означали смерть ребенка.) В деревушках-близнецах Ближнем и Дальнем Сорее и в прочих селениях по берегам озера Уиндермир мужчины прерывали работу, чтобы подсчитать удары колокола и задуматься: кто бы это мог быть? Во всех домах, на всех огородах в пределах слышимости женщины прекращали помешивать суп на плите или собирать последние стручки фасоли и прислушивались, и считали, и легкая дрожь охватывала их, а колокол звенел и звенел: шесть ударов — пауза — шесть ударов — пауза…