Повесть о Ферме-На-Холме
Шрифт:
— Надо же, какой клубок, — сказал доктор. — Шерлок Холмс нам бы явно не помешал. — Он сделал глоток портвейна. — А что говорят о смерти мисс Толливер? Обычные сплетни?
— Похоже, они слишком целенаправленны, чтобы их можно было назвать обычными сплетнями, — осторожно ответил Майлс. — Якобы мисс Толливер умерла, отравившись наперстянкой, — то ли по собственной неосторожности, то ли по злому умыслу.
— Что ж, не знаю, как с другими вашими загадками, но эту я безусловно могу для вас решить, — сказал доктор. — Никаких признаков отравления дигиталисом у мисс Толливер не наблюдалось, а симптомы в таких случаях очевидны, можете мне поверить: тошнота, рвота, диарея. Это тяжелая, уродливая смерть.
— Вы предвидели такую возможность?
Доктор медлил, как бы размышляя, какую степень откровенности следует себе позволить. Наконец он заговорил:
— Не думаю, что после смерти мисс Толливер это нужно скрывать. Видите ли, у нее и раньше случались приступы, но она не желала, чтобы об этом кто-нибудь знал. Она была крайне замкнутым человеком, не делилась ни с кем своими делами, а это очень нелегко, если живешь в маленькой деревушке. Так что я ничуть не удивился, когда вы за мной послали. Я предполагал, что какой-нибудь неожиданный удар может стать для нее роковым.
— Неожиданный удар? — переспросил Майлс, подумав почему-то об исчезнувшей картине. Уж не застала ли мисс Толливер на месте преступления вора, который проник в дом? Или…
— Ну, к примеру, какая-нибудь плохая новость. — Доктор искоса посмотрел на капитана. — А теперь скажите мне, если можно, что вы знаете о поведении Мертл Краббе в последние месяцы?
Майлс тяжело вздохнул.
— Не так много, как мне следовало бы знать, — ответил он. — Не далее как сегодня возникла неприятная ситуация с деньгами — именно в этой связи она говорила о констебле Брейтуэйте и прочем. От мисс Нэш, второй учительницы нашей школы, я узнал, что этим случаем проблемы не исчерпываются. — Капитан озабоченно сдвинул брови. — Почему вы меня спросили об этом?
— Просто пришла в голову одна мысль. Мертл говорила довольно бессвязно, и кое-что в ее речи меня удивило. — Доктор улыбнулся уголками рта. — Такое не часто услышишь от дамы подобного происхождения и общественного положения. — Он залпом допил остаток портвейна и встал. — Пора возвращаться в Хоксхед. Не исключено, что сегодня миссис Форсайт будет рожать и не все может пройти гладко. Вы пришли пешком? Подбросить вас до Береговой Башни?
— Это было бы как нельзя кстати, — сказал Майлс. — Думаю, викарий не захочет, чтобы я его ждал.
— Разумеется, — сказал доктор Баттерс. — В таком случае едем.
Тем временем наверху, у постели засыпающей Мертл Краббе сидел глубоко встревоженный викарий. Тонкие худые пальцы мисс Краббе недвижно покоились на стеганом одеяле, в свете масляной лампы, стоявшей на прикроватном столике, ее бледное лицо казалось умиротворенным. Сэмюэль Саккет погрузился в привычные для него размышления о загадке человеческой натуры. Еще несколько минут назад мисс Краббе была крайне возбуждена, голова ее металась по подушке, пальцы лихорадочно теребили простыню, а из уст ее доносились невнятное бормотание: констебль, деньги, Джереми Кросфилд… И вот тревоги как не бывало, суровые черты лица разгладились, она погружена в безмятежный счастливый сон. Сон освежающий и исцеляющий — причем не только тело, но и душу.
Это особенно радовало преподобного Сэмюэля Саккета. В последние полчаса он испытал сильнейший страх, полагая, что душевное равновесие мисс Краббе подвергалось серьезной опасности. Он допускал, что причиной тому могла быть боль в сломанной ноге, но чудовищный поток брани, изливавшийся из ее уст, буквально ошеломил викария и, как ему показалось, поразил даже доктора Баттерса, который, несомненно, всякого наслышался от своих пациентов за долгие годы врачебной практики.
Когда
Немногим позже, услышав, как скрипят по гравию колеса докторского экипажа, викарий встал и посмотрел на часы. Почти девять. Капитан Вудкок конечно же уехал с доктором, да и ему пора. Только скажет несколько слов мисс Виоле и мисс Пэнси — и пойдет домой.
Он прикрутил фитиль лампы, оставив слабый огонек, и отодвинул ее, чтобы свет не падал на постель. Затем склонился над спящей, тронул ее неподвижные руки и прошептал последнюю молитву. Уже повернувшись к двери, он вздрогнул: из темного пространства над комодом, который стоял рядом с дверным проемом, на него смотрела пара зеленых демонических глаз.
«Боже, — подумал викарий, задохнувшись от испуга, — что это может…»
Тут зеленые глаза прищурились, послышалось тихое «мяу», и он с облегчением перевел дух, поняв, что перед ним Макс, кот сестер Краббе, — черная шкурка сделала Макса невидимым в темноте, и только блеск глаз выдал его присутствие. Викарию уже приходилось встречаться с Максом во время прошлых посещений Замка, и кот вызывал у него глубокую симпатию. Сэмюэль Саккет протянул руку, чтобы погладить жесткий мех.
— Макс, — прошептал он, — ах ты разбойник.
— Здравствуйте, — дружелюбно ответил кот, встав и выгнув спину. — Очень рад встрече. — Он не хотел привлекать к себе внимание, ведь никто не знал, что он лазает по лестницам. Однако викарий был одним из немногих мужчин, посещавших эту женскую обитель, и Макс питал к нему самые теплые чувства. Игривым жестом он протянул лапу и зацепил когтем обшлаг викария.
— До чего ты забавный, Макс, — сказал викарий и усмехнулся. Затем он освободил обшлаг и почесал кота за ухом. И тут же сосредоточенно нахмурился, заметив, что Макс сидит на книге — книге в кожаном переплете с застежкой, размером и формой точь-в-точь… — Макс, — голос Сэмюэля Саккета стал строже, — а ну-ка давай вниз. — Он без церемоний поднял кота и опустил на пол. Потом взял заинтересовавший его предмет.
В руках у викария была приходская книга.
21
Крысы!
Когда Табиса Дергунья повстречалась с Пышкой и Плутом в кустах за пабом, было почти девять вечера. Доктор Баттерс только что высадил капитана Вудкока у Береговой Башни. Стук колес кабриолета затих в темноте, и тишину нарушали только крик козодоя да хриплые взрывы смеха, доносившиеся из паба, где с полдюжины мужчин шумно играли в дротики и болтали за кружкой пива.