Повесть о фронтовом детстве
Шрифт:
– Быстрей хотел.
– Быстрей… – Глаза Петра Иваныча сощурились. – Давно в строю?
– Только привезли из запасного.
Посыльный… Назваться не мог. Фронтовика сразу видно. А этот ещё новичок, только приехал на фронт.
– Ошибочка вышла, – посочувствовал мне Пётр Иваныч. – Но ты не расстраивайся. Лучше переглядеть, чем недоглядеть. Бережёного и бог бережёт.
3. ХОРОША БАНЬКА!
Вернувшись в хату,
– Твоя работа?
– Ага.
– Спасибо, помощник.
Приехал дядя Вася и стал сносить в комнату продукты.
– В баню зовут. Фронтовую, видать, соорудили, – сказал ему Пётр Иваныч. – А будить жалко. Эх, спим, спим, а отдохнуть некогда!
Он нахмурился и вдруг безжалостно крикнул:
– Поднимайсь! Собираться в баню!
Разведчики зашевелились. Как им не хотелось вставать!
– Подъём! Взять полотенца! Мыться пойдём! – продолжал будить разведчиков Пётр Иваныч.
Разведчики полезли в вещевые мешки. А у меня ещё не было ни своего вещевого мешка, ни полотенца. Мы с дядей Васей одним вытирались. Значит, я не пойду в баню? Но дядя Вася достал полотенце и протянул мне.
– А вы?
– Потерплю маленько. Хозяйство без присмотра не оставишь. Воротитесь, тогда я съезжу.
Разведчики шагали в баню в одних гимнастёрках, а я – в курточке. Я буду мыться в настоящей фронтовой бане. У Третьяка я мылся зимой в корыте или тазу, а летом – в речке. И бельё своё сам стирал.
Яшка, блестя круглыми глазами, рассказывал:
– У нас дома своя банька есть. Дед в огороде срубил. В ней уж попаришься так попаришься! Залезешь по-пластунски да как поддашь парку… Но с дедом мне не сравняться. Напустит пару – задохнёшься. Я не выдерживал. А ему хоть бы что: хлещет себя веничком и крякает. Зимой, в самый мороз, напарится, выскочит голышом – и в снег. Поваляется, покатается – и снова на полок. До девяноста лет прожил – ни насморка, ни чиха.
Мы вошли в село. Где же баня? Пётр Иваныч повёл нас во двор, где стоял грузовик.
Здесь возле сарая под двумя железными бочками на кирпичах горели костры. Одна бочка была накрыта крышкой, а из другой, открытой, поднимался пар. В грузовике с откинутым задним бортом большими стопками лежало бельё. Оно было такое чистое, что даже глазам не верилось. Около него хлопотали две девушки в гимнастёрках и зелёных юбках.
Пётр Иваныч подошёл к грузовику. Девушки поздоровались с ним, как со старым закомым. Они дали ему бельё и полотенца на весь наш взвод. Пётр Иваныч попросил одну из них:
– Подбери чего-нибудь новому разведчику.
Девушка внимательно посмотрела на меня и улыбнулась:
– Где это вы нашли такого большого? Ишь, фронтовичок какой! Подберём
Вслед за Петром Иванычем мы пошли в сарай. В нём плавал пар. На полу были настелены доски, стояли лавки, табуретки. Возле них разбросаны железные тазы. Около дверей стояла ещё одна железная бочка с водой, вёдра и ящик с кусками чёрного мыла.
Мы, торопясь, начали раздеваться. Старый боец, который здесь хозяйничал, собрал нашу одежду, отнёс её к закрытой бочке и запихнул в неё. Пока мы будем мыться, одежда хорошо пропарится.
Я с удивлением смотрел на разведчиков. У них были чёрные от загара лица и шеи, а тело совсем белое.
Пётр Иваныч усмехнулся:
– Загар фронтовой, только до шеи.
И у меня тоже был фронтовой загар.
Пётр Иваныч стоял ко мне боком. У него на белой коже был длинный красный шрам. От него вправо и влево расходились шрамы поменьше. Это тяжёлое ранение. Петру Иванычу за него дали золотую нашивку.
Я хотел мыться с Витей, но его уже кто-то взял в пару. Я стоял около Петра Иваныча и не решался отойти от него.
– Начнём, Фёдор, водную процедуру, – сказал он нетерпеливо.
Мы взяли тазы и поставили их рядом на лавку. Старый боец принёс горячую воду. Пётр Иваныч протянул мне мочалку и мыло:
– Чтоб всю грязь смыл! На развод ничего не оставляй!
Я неловко намылил голову большим куском мыла. Волосы слипались, я ерошил их и старался быстрее смыть мыло, чтобы не попало в глаза. Потом работал мочалкой, обливал себя тёплой водой. Было немного больно, весело и жарко. Каким я теперь стал лёгким, чистым!
Пётр Иваныч растирал мочалкой своё тело. Я смотрел на его руки и боялся, как бы он не задел шрам. Но мочалка, как только доходила до шрама, сразу же убегала вверх, и по шраму лишь мягко стекала пена.
Разведчики радовались чистой воде, плескались, брызгали друг на друга, как маленькие. Мне тоже хотелось поиграть – я набирал воду в горсть и тонкой струйкой выпускал в таз.
– Голову хорошо вымыл? – спросил Пётр Иваныч. – Ну-ка становись! Крепче держись за лавку. Надраю тебя, чтобы блестел, как медный самовар!
Он густо намылил мочалку. Я покрепче упёрся в лавку. Пётр Иваныч поддерживал меня левой рукой, а правой тёр спину, бока, шею. Хоть и больно было, но я молчал, только крепко сжимал зубы.
Наконец Пётр Иваныч кончил тереть, окатил меня водой, и я с облегчением вздохнул.
– Порядок, – сказал Пётр Иваныч. – Сколько ни мойся, белее снегу не будешь.
Мы первыми кончили мыться. Глядя на нас, и другие разведчики окатывали напоследок себя чистой водой. Все раскраснелись. Яшкино округлое лицо блестело пуще прежнего.