Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2
Шрифт:
Тут министр многозначительно улыбается, и улыбка сообщает его лицу особую прелесть.
На небо выплывает луна, но цветы неразличимы в окутавшей сад дымке. Это, однако, не мешает министру восхвалять их, одновременно потчуя гостей вином и услаждая их слух музыкой. Притворяясь сильно захмелевшим, он то и дело подносит Сайсё-но тюдзё чашу, и тот при всей осмотрительности своей не умеет отказаться.
– Вас по заслугам считают одним из ученейших мужей Поднебесной, – говорит министр. – Право, вы слишком хороши для этих последних времен. Жаль только, что вы пренебрегаете мною, словно не замечая, что годы мои близятся к концу. Даже в старинных книгах говорится о почтительности к старейшинам рода. Вы не можете не знать,
Плача, разумеется, хмельными слезами, он довольно ловко приоткрывает свои тайные мысли.
– О, как вы можете так думать? Я всегда видел в вас замену ушедшей и готов был ради вас пожертвовать собственной жизнью. Чем заслужил я такие упреки? Простите, но, наверное, по неразумению своему и тупости я не в силах понять. – оправдывается Сайсё-но тюдзё, и министр, сочтя обстоятельства благоприятными, произносит:
– «Листья с изнанки простодушно открыла глициния…» (256)
Поняв намек, То-но тюдзё срывает самую пышную и яркую кисть глицинии и подносит ее гостю вместе с чашей вина. Видя, что тот, приняв цветы, не знает, что с ними делать, министр говорит:
– Станем ли мыНа эти глицинии сетовать?Цвет их так ярок…Вот только старой соснеСлишком долго ждать их пришлось…Сайсё-но тюдзё берет чашу и, отдавая дань приличиям, с изяществом склоняется в благодарственном поклоне.
– Как часто весна Увлажняла росою холодной Мои рукава.Неужели сегодня и для меня Эти цветы расцвели? (267)С этими словами он передает чашу То-но тюдзё:
– Кисти глицинии Напомнили мне рукава Девы прелестной.Под любящим взором все ярче, Пышней расцветают они…Так передавали они чашу один другому, но скоро совсем захмелели и песни их стали довольно невнятны; во всяком случае, ничего боле значительного сказано не было.
В небе тускло светился семидневный месяц, отражаясь в темной зеркале пруда. Деревья еще не радовали взоры пышной листвой, но причудливо искривленные сосны, хотя и не такие уж высокие, казались необыкновенно утонченными из-за свисающих с них цветущих глициний.
Все тот же Бэн-то сёсё звонко запел «Тростниковую изгородь» [3] .
– Что за странный выбор. – удивился министр и, поддевая, изменил слова: «Видно, из старого дома…» Голос его звучал прекрасно. До поздней ночи веселились они, и от былых обид не осталось и следа. Когда совсем стемнело, Сайсё-но тюдзё, притворившись захмелевшим, пожаловался То-но тюдзё:
– Я чувствую себя слишком неуверенно. Боюсь, что мне не добраться до дому… Не уступите ли вы мне на ночь свою опочивальню?
3
«Тростниковая изгородь» («Асигаки»). – народная песня (см. «Приложение», с. 103)
Услыхав это, министр сказал:
– Подыщите-ка гостю место для отдыха! Я же, с вашего позволения, удалюсь, дабы не оскорблять ваших чувств своим непристойным видом. – И он скрылся внутри.
– Вы, кажется, желаете провести ночь под сенью цветов. – спросил То-но тюдзё. – Я не ошибся? Мудрено быть проводником…
– Не к добру такие слова. –
То-но тюдзё, хоть и чувствовал себя обиженным, невольно залюбовался его красивым лицом, а как он и сам давно уже желал подобного исхода, то охотно принял на себя обязанности проводника.
«Уж не сон ли это?» – думал Сайсё-но тюдзё. Наконец-то было вознаграждено его терпение. Девушка с трудом преодолевала смущение и все же показалась ему еще прекраснее прежнего.
– Я так страдал, что едва не «стал для мира первым примером…» (269, 270), но вынес все испытания, и вот… А ваша жестокость поистине беспримерна, – пенял он ей. – Вы слышали, как Бэн-но сёсё пел «Тростниковую изгородь»? Вот насмешник! Мне так хотелось ответить ему песней «Речные Уста» [4] .
4
«Речные Уста» («Кавагути»). – народная песня (см. «Приложение», с. 104)
«Это было бы тем более неуместно!. – подумала девушка и сказала:
– Имя моеПодхватила река у заставы Речные Уста.Отчего ж не сумел его задержать Заставы надежный страж?Могу ли я не сетовать?..
Она была прелестна.
Улыбнувшись, Сайсё-но тюдзё ответил:
– Слух тот проникЧрез заставу Протоки, я знаю. Для чего же теперь Обвинять во всем понапрасну Заставу Речные Уста? [5]5
Слух тот проник…. – Югири хочет сказать, что в распространении слухов повинен не он (застава Речные Уста), а отец девушки (застава Протоки)
Когда б вы знали, как тяжко страдал я все эти годы, я едва не лишился рассудка.
Притворившись захмелевшим, он словно забыл о приличиях и о том, что «бывает рассвет» (6). Когда пришло время отправляться домой, дамы никак не могли разбудить его.
– Какая дерзость. – рассердился министр.
Однако не успело заняться утро, как Сайсё-но тюдзё уехал. Нельзя было не залюбоваться этим «утренним ликом» (271)!
Положенное послание он постарался отправить, как и прежде, тайно, но почему-то на этот раз девушке было еще труднее ответить. Самые язвительные из прислужниц переглядывались, подталкивая друг друга локтями. Когда же пришел министр и стал читать письмо, она совсем растерялась. Да и могло ли быть иначе?
«Как горько, что Вы и теперь не хотите полностью довериться мне. – писал Сайсё-но тюдзё. – О, когда б я мог исчезнуть из этого мира…
Ты меня не кори, Нет в руках моих больше силы Рукава выжимать тайком. Посмотри – и сегодня на них Прозрачные капли повисли…»Видно было, что он успел уже приобрести некоторый опыт на этой стезе.
– Его почерк стал еще лучше. – улыбнулся министр.
От прежней досады не осталось и следа. Видя, что девушка никак не может написать ответ, министр принялся было пенять ей за это, но, заметив, что его присутствие смущает ее, вышел.