Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3
Шрифт:
Удайсё, которому до сих пор не удавалось хорошенько разглядеть сына Третьей принцессы, решил воспользоваться случаем и, когда мальчик выглянул из-за занавесей, поманил его к себе, призывно помахивая упавшей на землю сухой веткой вишни. Тот сразу же подбежал. На нем не было ничего, кроме темно-лилового верхнего платья, его пухлое тельце сверкало белизной, красив же он был так, что даже принцам было до него далеко. Возможно, другой человек ничего бы и не заметил, но от внимательного взгляда Удайсё не укрылось, что глаза у мальчика совершенно такие же, как у покойного Гон-дайнагона, – очень блестящие, с необыкновенно изящным разрезом. Правда, взгляд гораздо уверенней, и все же… А когда полные, алые губы ребенка
Дети Государя были весьма миловидны. Какое-то неизъяснимое благородство уже теперь сквозило в чертах их, в движениях, но, как знать, когда б не принадлежали они к высочайшему семейству… А этот ребенок был не только благороден, но и красив поразительной, редко встречающейся в нашем мире красотой.
«Увы, если мои подозрения не лишены оснований, – подумал Удайсё, сравнивая мальчиков между собой, – разве не преступление скрывать правду от несчастного отца, который, до сих пор оплакивая сына, больше всего страдает из-за того, что от ушедшего не осталось никакой памяти, что нет у него внука, который стал бы ему утешением в горе?»
Но все это было слишком невероятно, и Удайсё лишь терзался сомнениями, не имея средства узнать истину. Нежный и ласковый мальчик льнул к нему, и столько наивной прелести было в его чертах!
Перейдя во флигель, Удайсё и Гэндзи долго беседовали, а день между тем склонился к вечеру. Удайсё начал рассказывать о своем посещении дома на Первой линии, и Гэндзи слушал его, улыбаясь.
Иногда же, взволнованный воспоминаниями, говорил и сам.
– Что было у нее на душе, когда играла она «Песню о любви к супругу»? – спросил он между прочим. – Да, все это очень трогательно, совсем как в старинной повести. Однако мой собственный опыт убеждает меня в том, что женщине лучше не обнаруживать перед посторонними своей чувствительности, ибо ничто так не воспламеняет мужчин. Если вы собираетесь и впредь заботиться о ней, храня верность завету ее покойного супруга, и хотите, чтобы доверенность ее к вам не умалилась, не позволяйте недостойной страсти овладеть своим сердцем. Уверен, что так будет лучше для вас обоих.
«С этим нельзя не согласиться, – подумал Удайсё, – но такие советы хорошо давать другим. Ведь отец и сам…»
– О какой страсти может идти речь? – возражает он. – Я начал навещать ее просто из жалости. Если я перестану бывать у нее теперь, это-то как раз и покажется подозрительным. Разве не так? Что касается «Песни о любви к супругу», то ваши опасения были бы правомерны, когда б она заиграла ее по собственному побуждению. Но ведь до моего слуха донесся лишь случайный обрывок мелодии, тронувший меня главным образом потому, что окружающая обстановка к тому располагала.
В конечном счете все зависит от обстоятельств и от расположения души. Принцесса совсем не так уж юна, да и я не похож на пылкого юношу, готового на любые безрассудства. Возможно, потому-то она и чувствует себя со мной довольно свободно. Во всяком случае, держится она удивительно мило и просто.
Решив, что такого случая в другой раз не дождешься, Удайсё придвинулся поближе и рассказал об увиденном сне. Молча выслушав его, Гэндзи долго не отвечал. Разумеется, он сразу же догадался…
– Эта флейта по некоторым причинам должна быть передана мне, – сказал он наконец. – Она принадлежала когда-то государю Ёдзэй [86] , затем перешла к покойному принцу Сикибукё, очень ею дорожившему. Узмон-но ками с детства оказывал замечательные успехи в музыке, и однажды, когда мы любовались цветами хаги, принц Сикибукё, восхищенный его игрой, подарил ему эту флейту.
86
Она принадлежала когда-то государю Ёдзэй... – Император Ёдзэй – реально существовавшее лицо (?—949). Кто такой принц Сикибукё, точно неизвестно.
«„Услаждать детей и внуков…“ Но кто, кроме… Несомненно, именно его он и имел в виду, – думал Гэндзи. – Боюсь, что Удайсё обо всем догадался, да это и немудрено при его проницательности…»
Видя, что Гэндзи переменился в лице, Удайсё совсем смутился и долго не мог вымолвить ни слова. Однако желание выяснить все до конца оказалось сильнее, и с нарочитой небрежностью, словно случайно вспомнив, он сказал:
– Я был у Уэмон-но ками незадолго до его кончины и выслушал его последнюю волю. Помимо всего прочего он несколько раз повторил, что очень виноват перед вами и хотел бы просить у вас прощения. Но за что? Я до сих пор не могу себе представить, что он имел в виду, и это тревожит меня.
«Да, я был прав, он знает, – подумал Гэндзи, слушая сбивчивый рассказ Удайсё. – Но стоит ли ворошить прошлое?»
Некоторое время Гэндзи сидел молча, делая вид, будто размышляет над словами Удайсё, затем сказал:
– Увы, я и сам не могу припомнить. По-моему, я никогда не говорил ничего, что задело бы его настолько, что ему так и не удалось изгладить из памяти… Дайте же мне время поразмыслить над вашим сном, и мы побеседуем об этом как-нибудь в другой раз. Я слышал от дам, что ночью не следует говорить о подобных вещах; возможно, они правы…
Словом, Гэндзи удалось уклониться от прямого ответа, и Удайсё смутился, подумав, что, сам того не желая… Так, во всяком случае, мне рассказывали…
Сверчок-колокольчик
Гэндзи, 50 лет
Вступившая на Путь принцесса, Третья принцесса (Сан-но мия), 24(25) лет, – дочь имп. Судзаку, супруга Гэндзи
Госпожа Мурасаки – супруга Гэндзи
Государь (Киндзё) – сын имп. Судзаку
Государь-монах (имп. Судзаку) – отец правящего Государя и Третьей принцессы, старший брат Гэндзи
Принц Хёбукё (Хотару) – сын имп. Кирицубо, младший брат Гэндзи
Удайсё (Югири), 29 лет, – сын Гэндзи и Аои
Гон-дайнагон, Уэмон-но ками (Касиваги), – сын Вышедшего в отставку министра (То-но тюдзё)
Государь Рэйдзэй – сын Гэндзи (официально имп. Кирицубо) и Фудзицубо
Садайбэн (Кобай) – сын Вышедшего в отставку министра (То-но тюдзё), младший брат Касиваги
Государыня-супруга (Акиконому) – дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, приемная дочь Гэндзи, супруга имп. Рэйдзэй
Летом, когда цвели лотосы, в доме на Шестой линии проводили церемонию освящения статуи Будды, предназначенной для молельни Вступившей на Путь принцессы. В тот день была впервые выставлена утварь, изготовленная лучшими мастерами по особому распоряжению Гэндзи.