Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Шрифт:
Дни шли за днями, а принц Хёбукё по-прежнему жил словно во сне. Жестокое недоумение терзало его душу. «Отчего так внезапно?» — спрашивал он себя и однажды, призвав обычных прислужников своих, отправил их за Укон.
Госпожа Хитати тем временем вернулась в столицу, не имея сил оставаться в Удзи, где все располагало к унынию, а плеск волн в реке производил в сердце столь страшное впечатление, что у нее у самой являлось неудержимое желание броситься в воду. После ее отъезда в доме стало совсем пустынно, и дамам оставалось уповать лишь на взывающих к Будде монахов. Поэтому, когда приехал гонец от принца Хёбукё, суровые стражи, столь ревностно охранявшие прежде дом, и не пытались
Едва ли приближенные принца одобряли безрассудства своего господина, однако стоило им оказаться в Удзи, как мысли о прошлом нахлынули на них с такой силой, что даже самые стойкие не смогли сдержать слез. В памяти невольно всплывали те ночи, когда они приезжали сюда вместе с принцем, вспоминалось, как счастлив он был в то давнее утро, когда шел к ладье, прижимая к груди свою прелестную возлюбленную.
Увидев гонца, Укон разрыдалась.
— Дамам покажется странным, если я покину их теперь, — сказала она, узнав о причине его приезда. — К тому же мысли мои в таком беспорядке, что я вряд ли сумею объяснить… Лучше я приеду к вашему господину по окончании срока скорби. Тогда мне наверняка удастся отыскать подходящий предлог. Если моя жизнь продлится — в чем я очень сомневаюсь, — я непременно навещу вас, как только обрету душевный покой, и расскажу принцу об этом страшном сне. Поверьте, я сделала бы это, даже если бы он не присылал за мной.
Было ясно, что сегодня она никуда не поедет.
— Мне неизвестны подробности, — плача, отвечал Токиката (а гонцом снова был именно он), — и я не вправе судить… Но одно мне известно доподлинно — никто не мог любить вашу госпожу больше, чем любил ее принц. Я был настолько уверен в том, что скоро и вы окажетесь в доме, где у меня будет возможность беспрепятственно опекать вас, что даже не очень торопился выказывать вам свое расположение. О, если б вы знали, как я сочувствую вашему горю.
— Принц нарочно подготовил для вас карету, — продолжал он. — Неужели его старания были напрасны? Может быть, со мной согласится поехать госпожа Дзидзю?
— В самом деле, почему бы вам не поехать? — сказала Укон, обращаясь к Дзидзю.
— Неужели вы думаете, что я сумею рассказать принцу больше, чем вы? — возразила та. — Да и вправе ли мы вообще уезжать отсюда до окончания срока скорби? Разве принц не боится осквернения?
— Об этом не беспокойтесь, — ответил Токиката. — В последнее время принцу постоянно нездоровится, и ему предписано соблюдать воздержание. Так что он надежно защищен от скверны. Я-то убежден,
что ему следовало бы на все время скорби затвориться здесь, ибо с вашей госпожой его связывала отнюдь не мимолетная прихоть. Так или иначе, скорбеть вам осталось совсем недолго, поэтому пусть одна из вас все-таки поедет со мной.
В конце концов поехала Дзидзю, которой больше всего на свете хотелось увидеть принца, а как знать, может, другого случая и не представится… Темное платье было ей очень к лицу. После кончины госпожи Дзидзю, будучи старшей в доме по званию, обходилась без мо, а потому даже не сочла нужным его покрасить. Теперь, не имея под рукой темно-серого мо, она надела бледно-лиловое.
Всю дорогу Дзидзю горько плакала, думая о том, что и госпожа могла бы ехать теперь по этой горной дороге. Так, она всегда была на стороне принца.
Узнав о том, что приехала Дзидзю, принц был искренне тронут. Он не стал ничего говорить госпоже, а, перейдя в главный дом, распорядился, чтобы карету подвели к галерее.
Вот что рассказала ему Дзидзю:
— В
Неизъяснимая, мучительная тоска сжала сердце принца. «Каждому суждено уйти из этого мира, — подумал он. — Но решиться на такое… Неужели она действительно сама бросилась в реку? О, почему я не оказался рядом и не остановил ее!» — сетовал он, но, увы…
— А ведь мы могли догадаться обо всем, когда она жгла и уничтожала письма… — вздохнула Дзидзю.
Так они беседовали до рассвета. Принц узнал и о песне, которую госпожа написала на перечне сутр.
Теперь даже к этой прислужнице, которая прежде никогда не привлекала его взора, он испытывал искреннюю нежность.
— Не лучше ли вам остаться здесь? — предложил он ей. — Ведь госпожа из Флигеля вам тоже не чужая.
— Ах нет, боюсь, что здесь я буду тосковать еще больше, — отвечала Дзидзю. — Быть может, потом, когда закончится время скорби…
— Приезжайте же, я буду ждать вас. Даже с ней ему тяжело было расставаться.
На рассвете Дзидзю собралась уезжать, и принц подарил ей на прощание шкатулку с гребнями и ларец с нарядами. Когда-то он собирался поднести их своей возлюбленной… У него было заготовлено много других вещей, но он предпочел ограничиться тем, что Дзидзю могла увезти с собой сама. Столь роскошные дары повергли Дзидзю в сильнейшее замешательство, ибо она знала, что дамам наверняка покажется подозрительным… Однако отказать принцу она не смела.
Вернувшись, Дзидзю показала дары Укон, а как в те дни радостей у них было мало, они долго рассматривали прекрасные, тончайшей современной работы вещи и плакали навзрыд. Наряды поразили их великолепием, вряд ли, впрочем, уместным в те печальные дни.
— Где же мы их спрячем? — тревожилась Дзидзю.
Тем временем Дайсё, также измученный неизвестностью, отправился в Удзи. Знакомые места пробудили в его сердце томительные воспоминания об ушедших в прошлое днях. «Хотел бы я знать, какое предопределение привело меня в дом Восьмого принца? — спрашивал он себя. — Сколько горестей изведал я здесь, а теперь еще и эта неожиданная утрата. Я верил, что сам Будда привел меня к этому почтенному старцу, и готов был помышлять лишь о грядущем мире, но, видно, сердце мое оказалось недостаточно чистым, и я свернул с пути… Не нарочно ли Будда подверг меня столь тяжким испытаниям?..»
Приехав в Удзи, Дайсё вызвал Укон.
— Мне до сих пор неизвестны подробности, — сказал он ей. — Все это случилось слишком неожиданно, и я не могу смириться… Я намеревался навестить вас после того, как закончится срок скорби, тем более что ждать осталось немного, но, не сумев справиться с волнением… Скажите мне наконец, что послужило причиной внезапной гибели вашей госпожи?
«Стоит ли скрывать от него правду? — подумала Укон. — Я уверена, что монахиня Бэн обо всем догадывается, да и остальные прислужницы тоже. В конце концов кто-нибудь расскажет ему о том, что здесь произошло, да еще истолкует по-своему. До сих пор я довольно ловко вводила всех в заблуждение, и тайна, которая тяготила госпожу, так и осталась нераскрытой. О да, за это время я хорошо научилась лгать, но удастся ли мне убедить господина Дайсё? Его строгий, печальный взгляд лишает меня дара речи, и самые испытанные выдумки не идут на ум…»