Повесть о Ходже Насреддине (с иллюстрациями)

Соловьев Леонид Васильевич

Судилище продолжалось. Купец просил о возврате драгоценностей. Конечно, подумав, можно было изыскать вполне законный повод к их отобранию в казну, тем более что жалоба на такое решение наверняка бы не имела у хана успеха, — но драгоценности принадлежали не столько самому купцу, сколько его прекрасной супруге, а перед нею вельможа чувствовал себя виноватым, ибо ни разу после сундука не посетил ее, хотя она через подосланных старух дважды напоминала ему о себе; опасаясь еще больше прогневить ее, зная всю пылкость и

неукротимость ее нрава, он решил "во избежание" послать ей в подарок драгоценности — через купца — и приготовился закончить суд в его пользу.

— Пишите, писцы! — звучно возгласил он. — Поелику установлено с полной достоверностью, что перечисленные выше драгоценные предметы принадлежат купцу Рахимбаю, сыну Кадыра, имеющему лавку в меняльном ряду…

Но тут его речь была дерзко прервана возгласом из толпы:

— Защиты и справедливости!

Стражники, свирепо ощерясь, рванулись в толпу, на дерзкий голос. Вельможа подавился собственным языком. Еще никогда и никто из простонародья не осмеливался вмешиваться в его судейские дела.

Между тем закон предусматривал и разрешал такое вмешательство со стороны; вельможа помнил об этом. Кроме того, мгновенно сообразил: может быть, кто-нибудь из придворных врагов нарочно подослал на суд своего человека, с целью вынудить нарушение закона, дабы таким путем получить повод к доносу?

Повелительным движением руки он пресек усердие стражников:

— Говори! Кто там?… Выйди вперед! И несказанно изумился, увидев Ходжу Насреддина:

— Гадальщик, ты! Да где же ты пропадал? Мы обшарили в городе все закоулки, разыскивая тебя!

Держась ближе к истине, он должен был бы сказать: "разыскивая твою голову", ибо именно такова была подлинная сокровенная цель его поисков, — но об этом он, разумеется, умолчал.

Однако подал тайный знак стражникам, и те — незаметно, со спины — подступили к Ходже Насреддину, ощупывая под халатами веревки, что всегда были у них наготове.

Ходжа Насреддин все это видел, но сохранял полное спокойствие, ибо имел против коварных замыслов вельможи крепкий надежный щит.

— Приветствую почтеннейшего Рахимбая! — Он

поклонился купцу. — Да пребудет над ним и далее благоволение аллаха!

Купец промолчал, отвернулся: он не забыл своих десяти тысяч таньга, перекочевавших в карман этого плута-гадальщика.

— Где ты пропадал? — повторил вельможа свой вопрос.

— Я удалялся из города по своим делам, о сиятельный князь! А теперь — вернулся, и как раз вовремя, чтобы дать на этом суде весьма важные показания, направленные к торжеству справедливости.

— Ты хочешь дать показания? Какие же?

— Относительно драгоценностей, — об их законном и неоспоримом владельце.

— Владелец известен, он перед нами, — указал вельможа на Рахимбая, который уже забеспокоился, зашевелился, предчувствуя какой-то новый

подвох со стороны гадальщика.

— В этом и сокрыта ошибка, — ответил Ходжа Насреддин. Мне доподлинно известно, что многопочтеннейший Рахимбай не является законным владельцем этих драгоценностей. Они принадлежат другому лицу.

— Как это — другому? — закричал, набухая кровью, меняла. — Как это — я не являюсь владельцем? А кто же является? Ты?…

— Не я, но и не ты, а некое третье лицо.

— Какое там еще третье? — завопил меняла. — И для чего допускаются на суд разные темные босяки и бродяги?

Вельможа поднял руку, призывая к тишине. Выждав, он сказал:

— Гадальщик, твои загадки здесь неуместны. Что хочешь ты сказать? Мне самому доподлинно известно, кто владелец этих драгоценностей, ибо я самолично имел случай увидеть их, — уже давно, задолго до сегодня, на одной мне известной особе…

Он поперхнулся, ибо дальше следовало имя Арзи-биби, произнести которое перед купцом он не смел, зная за собой свои грехи.

— Истинно так! — подхватил Ходжа Насреддин. — Но еще раньше, чем сиятельный князь впервые, задолго до сегодня, узрел эти драгоценности на одной известной и даже весьма известной ему особе, — еще раньше, говорю я, они принадлежали не Рахимбаю, а другому лицу, у которого были упомянутым Рахим-баем незаконно и насильственно отторгнуты в свою пользу.

— Ложь! — закричал купец. — Черная, гнусная ложь!

— Это лицо сейчас находится здесь, — продолжал Ходжа Насреддин, не смущаясь воплями купца. — Вдова, подойди к помосту, покажись властительному судье!

Из толпы вышла вдова, стала рядом с Ходжой Насреддином.

Вельможа молчал в замешательстве. Слишком все это было неожиданным: и появление гадальщика, и его показания, и вдова.

Между тем в толпе началось волнение. Требовалось немедленно его погасить.

— Гадальщик! — грозно и гневно возгласил вельможа. — В твоих словах я не усматриваю ничего, кроме злоумышленного намерения очернить клеветою купца Рахимбая. Откуда можешь ты знать истину? Где твои доказательства? Почему я должен тебе верить? Откуда взялась эта женщина?

— Ложь! — подвизгивал снизу меняла. — Это все ложь и хитрое жульничество, а также возмущение спокойствия среди простого народа!

— Поелику в словах гадальщика мы усматриваем преступное намерение, — продолжал вельможа, подав знак писцам, а затем и стражникам, которые поспешно извлекли свои веревки из-под халатов, — и поелику подобные дела подлежат…

Закончить ему не удалось.

— Где мои доказательства? Откуда я знаю? — воскликнул Ходжа Насреддин, сделав шаг вперед. — Это все открылось мне в гадании, правдивость которого уже известна сиятельному судье, как, равно, и купцу! У меня сейчас нет под руками волшебной книги, но я обойдусь без нее!