Повесть о красном галстуке
Шрифт:
— А ничего, — продолжал кривляться Петька и вдруг выпалил: — Твой Богучар освободили, понял?
— Как?! — от неожиданности Юра даже присел на чурбан. — Когда?
— По радио только что передали, своими ушами слышал. Домой собирайся, понял? А там и я скоро поеду. Ура-а! — И, радуясь, Петька готов был пуститься в любую пляску.
У Юры перехватило дыхание. Он сидел не шелохнувшись, боясь спугнуть радость.
На крыльце появилась встревоженная Анастасия Егоровна, напустилась на Петьку.
— Чего орешь? Делать нечего?
— Бабуль, наши Богучар взяли.
— Ой! — схватилась
Юра подбежал к ней. Сбоку подскочил Петька.
— Правда, правда, — уверяли они. — По радио сказали.
— Погодите, погодите, дайте в себя прийти. Сердце что-то зашлось. Ой, родненькие вы мои, радость-то какая!
Немного погодя она накинула на себя старенькую фуфайку, накрылась серой шалью и заспешила к Петькиной бабушке.
Женщины расцеловались, от радости прослезились и стали размышлять, какая теперь жизнь начнется. Раз погнали немцев, значит, всем облегчение придет.
Анастасия Егоровна готова была хоть завтра отправиться в родной Богучар. Но судьба распорядилась по-своему. Бабушка простудилась и надолго слегла в постель. И только весной сорок третьего добрались они с Юрой до Кантемировки, а оттуда до Богучара было уже рукой подать.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Весна быстро сгоняла снег. Под теплым солнцем дружно зазеленела трава. По-весеннему пахло распустившимися почками.
Отощавшие, с провалившимися боками лошади с трудом тащили по проселочной дороге телегу. На соломе лежала больная Анастасия Егоровна. Дед Макар семенил рядом. Юра шел обочиной и придерживался за край телеги.
Дед все время поглядывал на потемневшее небо, хмурился и торопил уставших лошадей.
Вдоль обочины и прямо в поле виднелись искореженные, обгоревшие, разбитые немецкие танки, машины, орудия. Вся земля была изрыта воронками…
Вдали показался долгожданный, родной Богучар. Тревожной радостью забилось сердце. Почуяв знакомые места, веселее зашагали лошади.
Полуразрушенным, осиротевшим предстал перед Юрой город.
Первым встретился Витя Лелекин. Он сидел на завалинке своего дома и вроде бы грелся на солнышке. Кивнув в его сторону, дед Макар сказал:
— Сиротой парень остался. Его сестру немцы в Германию угнали, мать у школы убили. За дочь вступилась. Так он все время на завалинке сидит, сестру ждет. А она погибла. С девчатами бежать вздумали, да не повезло им, всех фрицы из автоматов расстреляли. Эх-хе-хе! Сколько беды людям война принесла, всего и не перескажешь. — Дед крутанул вожжами, крикнул: — А ну, окаянные, пошли живее, ишь вы, совсем обленились! — Спросил бабушку: — Вас домой аль к Ксении? Ваш-то дом к жилью непригоден. Зима студеная была, дров не было, вот люди в брошенных домах кто полы, кто переборки разобрал. За это людей не судите, всем выжить хотелось. И я ваш сарай на дрова перетаскал. Но я вам другой, еще лучше сделаю. Поможешь? — спросил он Юру.
— Помогу.
Бабушка попросила остановиться.
— Что так? — удивился дед. — Я ж довезу.
— Ничего, ничего, спасибо. Теперь дойдем. По родной земле пройтись охота, соскучилась. А ты поезжай. Чемоданчик наш Ксении завези.
— Ну, смотрите, я как
И дед уехал. Юра с бабушкой пошли медленно, разглядывая опустошенный город.
Ксения Захаровна сажала в огороде морковь, когда к дому подкатил дед. Узнав о возвращении домой Подтыкайловых, она тотчас бросила свои дела и, вытирая о фартук руки, помчалась навстречу.
На другой день утром появился Ванька Кусуров, остановился на пороге, радостно гаркнул:
— С прибытием вас!
Друзья обрадовались встрече и Долго сидели в тени за домом, рассказывая друг другу, как жили они все это время. Потом Юра сказал, что видел вчера Лелекина, но говорить с ним не говорил и предложил сходить вдвоем. Кусуров согласился, но не сейчас, а позднее.
— Ты знаешь, как Лелекин за мать и сестру мстил?! У пяти машин все колеса шилом истыкал. Немцам драпать нужно, а уехать не могут. Так и удрали пешком. В одной легковушке он отверткой радиатор изуродовал, на прицепе уволокли. Только теперь Лелекин тихий стал. Говорят, это от нервного потрясения у него…
— Школа-то вся сгорела?
— Почти, но ее уже ремонтируют. Все наши ребята помогают. Ты придешь?
— Конечно!
— Кроме того, мы в колхозе работаем, в овощеводческой бригаде. Землю готовим под посадку капусты и огурцов. За это нас кормят.
На крыльце появилась Ксения Захаровна, позвала ребят:
— Идите к столу, картошка сварилась.
Кусуров замялся, но она прикрикнула на него, и он покорно вошел в избу вслед за Юрой…
С каждым днем фронт удалялся на запад. На душе у людей становилось светлее. В освобожденных районах налаживалась прежняя жизнь. Дети во всем помогали взрослым. Никого не приходилось уговаривать, убеждать. Все работали, не считаясь ни со временем, ни со здоровьем.
Юра заметно подрос. Военная форма стала ему маловата. Да и пообносилась давно. Бабушка не раз штопала ему и гимнастерку и брюки.
Обычно Юра спал очень крепко. Быстро засыпал. Только один раз никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Задремал перед утром и увидел во сне отца. Весь перебинтованный, в шинели, отец сидел в окопе с автоматом в руках. Сверху на каску сыпалась земля. Отец поднял голову, увидел Юру, протянул к нему руки. Счастливый Юра прыгнул отцу навстречу и… тут же проснулся! После этого сна он уже совсем не мог заснуть. Встал, тихонько оделся и пошел к своему дому помогать деду Макару строить сарай. Неделю назад дед привез откуда-то старые доски и начал из них сколачивать стены. Юра, конечно, помогал ему. Дед всегда приходил рано, чуть свет, но сегодня его еще не было, и Юра стал выдергивать из досок ржавые гвозди, выпрямлять и складывать в старый солдатский котелок.
Солнце поднялось уже высоко, а деда все не было. Заболел, что ли, подумал Юра и услышал, как скрипнула за его спиной калитка. Юра оглянулся. Но вместо деда перед ним стояла сияющая бабушка с каким-то незнакомым улыбающимся майором медицинской службы.
— А ну, солдат, доложи, как твои дела? — обратился к Юре майор.
Юра невольно подтянулся, козырнул, как бывало.
— Все в порядке, товарищ майор… — и вдруг обмер. Из-под офицерской фуражки на него смотрели родные, отцовские глаза. Да, да! Это был он, он!