Повесть о красном орленке
Шрифт:
— Деда, а деда...
— Чего тебе? — сонно откликнулся Лагожа.
— А Колядо этот старый?
— Какой — старый! Молодой. Годов двадцати пяти. Орел парень. Из хохлов. Я с ним в семнадцатом повстречался, он как раз из армии пришел. Лихой солдат был. Веселый, рот полон белых зубов, глаза вострые. Не парень, а бонба, тронешь — взорвется...
— И смелый, да?
— Само собой... Очень. Сказывали, часто к германцам в окопы лазил, а однажды даже офицера притащил на себе... Вот оно как. Словом, давай спи, Темушка,
Легко сказать — спи. Лежит Артемка, смотрит не мигая в чуть просветленное окно и думает обо всем, о чем рассказал Лагожа.
Вести-то все какие-то страшные: там скот и лошадей отнимают, там избы жгут, там людей порют и убивают.
В Тюменцевой тоже неспокойно. Мать иной раз, придя с улицы, вдруг затоскует, заплачет. «Ой, доберутся и до нас скоро...» У Артемки от этих слов сердце холодеет: а что, если и у них в селе беляки начнут лютовать? Да избу сожгут, да все добро заберут? Ведь многие знают, что его тятька за красных воевал. Мотька Филимонов до сей поры Артемку краснопузым зовет.
От этого воспоминания Артемка вдруг сразу озлел: «Вот ведь гада толстомордая! Назовет еще так — зуб выбью...»
А мысли уже снова к дедовым новостям перескочили: к незнакомому смелому Колядо, к мужикам, что по лесам живут. «Кто они, эти партизаны? Какие?»
И, засыпая, видел огромных лесных людей с зелеными бородами, с тяжелыми дубинами в руках...
2
Утро наступило неожиданно тихое и ясное. Артемка глянул в окно — солнце! Впечатление от вчерашних рассказов Лагожи рассеялось, осталась лишь глубокая радость — сапоги есть!
Как вышел с раннего часа, так до обеда не заходил в избу. Согнал со двора лужу, почистил у коровы, наколол дров, за водой сбегал на речку, да не один еще раз. Только за полдень и смог освободиться.
Вышел на улицу, огляделся: нет ли дружков. Далеко, у дома Мотьки Филимонова, сына самого богатого мужика, толпилась кучка мальчишек. «В бабки играют». Артемка набрал из старого дырявого ведра десятка два бабок, прихватил свинцовую битку и побежал к ребятам.
Игра была в самом разгаре. Артемка сразу понял — Мотька в выигрыше: лицо его прямо-таки расплылось в довольной улыбке, а черные глазки блестели, будто протертые маслом. Зато остальные топтались красные, злые. У Спирьки Гусева, Артемкиного соседа, от обиды губы дрожали. Он то и дело наскакивал на Мотьку, махал перед его лицом грязными кулаками.
— Ты, Мотька, не по правилу сыграл. За черту вышел. Так каждый дурак выбьет. Ставь бабки обратно!..
Мотька ехидно ухмыльнулся и поднес Спирьке под самый нос кукиш.
— Выкуси-кась! Чо прежде молчал, когда я битку кидал? А как выиграл — заорал? Думал, промажу? Я, брат, не промажу. Я, брат, ловок. Хошь кого обыграю.
Спирька не унимался:
— Выставляй бабки. Не по правилам
Серьга кивнул головой, но Ванька Гнутый, прозванный так за кривую шею, вдруг взял Мотькину сторону.
— Врешь ты все, Спирька. По правилам играл Мотька. Не перешагивал он черту.
— Видал?! — обрадовался Мотька. Гнутый, чтобы доконать Спирьку, добавил:
— Нечего брехать на Мотьку. Сам знаешь, что он ловчее нас всех.
Всегда быстрые, злобноватые зеленые глаза Гнутого сейчас смотрели на Мотьку просительно: дескать, я тебя выручил, теперь плати за это — дай бабок. Серьга стоял в сторонке да только водил черными грустными глазами. Ему было жаль проигранных бабок, но «подмазываться» он не мог.
Это был тихий мальчишка, которого каждый мог безнаказанно обидеть. Не то что Гнутого, например. Тот, стоило его задеть, сразу, словно хорек, ощерится, сожмется в комок и смотрит исподлобья, того и гляди укусит. И в характере его было что-то от зверька: ради выгоды на любую пакость пойдет.
— По новой, по новой давай играть! — кричал Гнутый, хотя бабок Мотька ему не дал.
Спирька совсем разозлился, оттолкнул Гнутого и пошел на Мотьку.
— Выставляй бабки на кон! Последний раз говорю, не то по рылу дам.
— А ты меня не пужай! — тоже озлился Мотька.— Ишь чего выдумал! Я как двину тебе в нос, так сразу узнаешь: по правилам или не по правилам... Коли проиграл — не ори и уматывай.
Но Спирьке хотелось отыграться. Увидел Артемку — кинулся к нему:
— Дай бабок взаймы. Штук десять.
Артемка мотнул головой:
— Погоди. Сейчас вот у Мотьки выиграю и дам.
Мотька захохотал.
— Ишо один ловкач сыскался. Давай-кась попробуем руку. Авось и ты заорешь, что не по правилам играю!..
Артемке вначале не повезло: проиграл два кона. Мотька торопливо собирал бабки и противно повторял:
— Ну чо, по правилам или не по правилам? Я покажу, как не по правилам! У меня все по правилам!
— Затолмачил, как тетерев! — с досадой бросил Артемка, выставляя бабки для новой игры.— Давай ставь свои.
— Ага,— захихикал Мотька,— не ндравится?
Артемка бил первым. Медленно-медленно отвел руку, потом взмахнул резко, и сыпанулись из кона в разные стороны бабки. И пошло, и пошло — ни одного промаха!
Мотька уже не смеялся и не разговаривал. Лицо его все более скучнело и вытягивалось. Наконец он бросил глухо:
— По пять бабок не буду играть. По две.
— Давай по две! — согласился Артемка. Подмигнул Спирьке: — Вступай в игру.
Артемка отсчитал ему десяток бабок, глянул на Серьгу, который тоже повеселел от Мотькиных проигрышей:
— А ты?
— Да ить бабок-то нету...
— А это что? — выгреб Артемка из кармана целую кучу вылощенных костей.— Бери. У Мотьки их полно. Всем хватит.