Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Шрифт:
– Там? – переспросил он дрогнувшим голосом. И покраснел – то есть его бледно-розовый гребешок стал пунцовым, как будто его вымазали яркой губной помадой. – Не здесь?
– Там, там, – подтвердил Ворон, кивая. – Не смей! – заорал он на Домовушку, прибежавшего с совком и тряпкой и натягивавшего на ходу огромные резиновые перчатки на свои худые лапки. – Сам он, сам уберет. Слышишь, убрать! Убери здесь!
Петух закивал с несчастным видом и взялся за тряпку кончиком крыла. Крыло у него еще не приобрело такую гибкость и уверенность, как у Ворона,
– Да я приберу, чего уж там, – сказал Домовушка жалостливо, глядя на неуклюжие попытки Петуха сгрести кучу дерьма на совок. – Он же не сможет, замарается только…
– Ничего, – сурово отозвался Ворон, – впредь ему будет наука. Сам нагадил – сам пусть и уберет. Выпачкается – помоется. А ты после дочиста пол подотрешь.
Я ожидал, что после такого афронта Петух долгое время не сможет прийти в себя от стыда. Ничуть не бывало. Не прошло и часа, как он гордо расхаживал по кухне, с победным видом склевывал то тут, то там крошки, никому, кроме него, не видимые, и гордо квохтал.
– Куриные мозги, – пояснил Ворон с пониманием дела. – Видишь ли, хоть он и Петух, мозгов у него, как у любой курицы. Одна извилина.
– И та прямая! – радостно квакнул Жаб.
Ворон бросил в сторону окна убийственный взгляд и продолжал:
– Поэтому с ним нужно разговаривать короткими емкими фразами. Никакого многословия. Никаких сложносочиненных или сложноподчиненных предложений, никаких периодов – тогда он, может быть, что-нибудь поймет.
– Или не поймет! – так же радостно добавил Жаб. Его, видимо, забавляла эта ситуация. На этот раз в качестве исключения Ворон согласился:
– Или не поймет. Тогда эксперимент придется повторить и попытаться выразить свою мысль еще короче… Э, да что ты делаешь, э, Петух!..
Ворон сорвался со своей жердочки, подлетел к Петуху и больно клюнул его в темя.
– Еда! – удивленно воскликнул Петух, указывая клювом на угол под потолком. Там в новой ажурной паутине устроился Паук, Петух же пытался взлететь и достать его клювом. Пока что, к счастью, ему удалось только оторвать краешек паутины, и Паук проявил некоторое беспокойство.
– Не еда, нет! – закричал Ворон в ужасе. – Друг! Друг, слышишь, ты? Друг!
– Друг? – Петух с сомнением склонил голову набок, посмотрел на паутину, потом на Ворона, потом опять на паутину. – Не друг, еда! – решительно сказал он и снова попытался вспорхнуть, за что получил еще один клевок в темя. Я по себе знал, как болезненны клевки Ворона, и испугался, что преминистр проломит Петуху череп. Но то ли череп у того был крепче, чем казалось, то ли Ворон соизмерял силу клевка, но череп остался цел, а Петух, распушив перья и надувшись, как индюк – гребешок его при этом побагровел и встал дыбом, – начал наскакивать на Ворона и ковырять лапой паркет.
– Ты гля, он драться лезет! – еще радостней, чем прежде, завопил Жаб, отбрасывая полотенце и устраиваясь так, чтобы ему было лучше видно. –
Петух заквохтал яростно и наскочил на Ворона, выставив вперед клюв. Ворон хладнокровно взлетел и, совершая круги над мечущимся по полу Петухом, клевал его время от времени прямо в пунцовый гребешок. И тут я впервые за все время моего пребывания в этом доме услышал голос Паука.
– Отставить, – скомандовал он тихо, очень тихо и вроде бы совсем не властно, а даже как-то равнодушно, робко даже: – Отставить.
Петух замер, пытаясь вытянуть крылья по швам. Гребешок его, дернувшись, поник. И Ворон замер на лету, едва не свалившись, но ухитрился мягко спланировать на пол на почтительном расстоянии от драчуна. Да что там! Даже я, хоть и не занимался ничем недозволенным, а спокойно сидел себе, то есть полеживал, на лавочке, поскольку подушечка моя бархатная вчера сгорела, – даже я почувствовал себя как-то неуютно, и мне захотелось отставить хоть что-нибудь, только я никак не мог придумать, что именно.
А голос, шедший из самой глубины ажурных переплетений и узоров, продолжал все так же спокойно и буднично:
– Лейтенант, доложите обстановку на вверенном вам участке.
Петух откашлялся и начал:
– На вверенном мне участке происшествий нет, больных нет, отсутствующих нет. Докладывает лейтенант… лейтенант… – Петух, как и все мы, забыл после трансформации свое имя.
– Достаточно, лейтенант. Благодарю за службу.
– Служу Советскому Союзу! – гаркнул Петух во все горло и завершил фразу победным «кукареку!».
– Вольно, – скомандовал Паук. – На будущее подавать рапорт на вечерней и утренней поверке, дважды в день. Личный состав на поверку не строить, достаточно вашего присутствия. Штатских старше вас по званию не задирать, их распоряжения выполнять, как мои приказы. Вам ясно?
– Так точно! – гаркнул Петух. – Разрешите вопрос?
– Разрешаю.
– Кто из штатских старше меня по званию?
– Все, – сообщил Паук по-прежнему спокойно и мягко. – Лада – полковник, Ворон – подполковник, Домовушка, а также Пес – в чине майора, остальные – старшие лейтенанты. Я – капитан милиции Паук.
– Так точно, товарищ капитан. Разрешите идти?
– Идите.
Петух, вытягивая носочек, как солдат почетного караула, промаршировал мимо нас на выход. Мы затаив дыхание следили за ним, пока он не завернул за угол коридора, а потом облегченно вздохнули и переглянулись. С опаской переглянулись. Кому как, а мне не очень понравилось, что нас произвели в офицеры.
– Ммм… Э-э-э… – промямлил Ворон, – конечно, спасибо, товарищ капитан Паук, но только…
– Да полно вам, Ворон, – все так же мягко сказал Паук, вылезая из своей паутины и приступая к починке разрушенного Петухом участка. – Просто Паук. Это для лейтенанта все эти чины, звания – чтобы хоть немного привести его в чувство. Ему будет легче, если он будет слушаться приказов. Натура такая.