Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна
Шрифт:
– Ты смеешься, Жаб, а мне приходилось. У нас на работе все читают, все обсуждают прочитанное и мне постоянно подсовывают… Подсовывали. Поначитаешься – и впрямь поверишь, что все кругом сволочи, что правды нет в вашем Здесь, что все продается и покупается, что чистого и светлого просто не осталось – все, слышите, все изгажено!
– Жаб дело говорит – не надо читать газеты. Читала бы лучше романы. Классику. – Я сказал это, пожалуй, слишком раздраженным тоном. Как я уже отмечал, дома Лада никогда ничего не читала – кроме конспекта по общей теории магии и рецептурных сборников заклинаний.
– Правильно! –
– «Девушка в брюках пройдет и уйдет, а Наташа Ростова останется…»
Лада передернула пухлыми плечиками.
– Да нудно это все… Эти ваши классики. Проходили мы все это по литературе. Тот от народа далек, тот, наоборот, близок, а кто-то – лишний, а этот – реакционный, все эти лучи света в темном царстве, буревестники, провозвестники, носители идей… И всё по полочкам, все – с ярлычками…
– Ладушка! – Я прямо-таки взвыл от негодования. – Да ты что, детка? Кто же, читая, ярлыки цепляет, по полочкам героев рассортировывает? Это же только на уроках литературы делается, для написания сочинений надо! А читать нужно, чтобы удовольствие получать, наслаждаться! А если над книгой подумать необходимо, то вовсе не над тем, какой персонаж чьи идеи выражает и что хотел сказать автор! Тем более что автор ничего подобного – того, о чем написано в учебнике, – сказать и не хотел, он просто писал, ну, вот как Домовушка вяжет и не всегда даже знает, что в результате получится!
– Как это не ведаю? Оченно даже ведаю! – возмутился Домовушка. – Тем более что нить различная идет на чулки, али, опять же, на кожушок какой, али на кофточку… И крой, и размер, и узор, и цвет ниток заране мыслю…
– Да? А кто мне вчера на вопрос, что ты вяжешь, ответил – что получится?
– Да не что получится, а как, – забормотал Домовушка, – каково случится, нити-то в клубке весьма немного осталось, так я ежели такую в точь найду – распустить ежели что из ношеного, – так и на чулочки для Ладушки, зимой чтобы, а коли не найду потребной нити, так на себя носочки под валяные сапоги, в случае стужи чтобы…
– Вот так же и писатель – он заранее представляет себе в общих чертах, что и о чем он будет писать, а дальше – как выйдет…
– Да? – с сомнением переспросила Лада. – А в школе нам не так говорили.
– И правильно говорили, – заявил Рыб. – Не слушай Кота, Лада. Всегда надо об идее думать. И идейно читать. А безыдейная литература – это не наша литература, пусть ее всякая буржуазия читает, капиталисты-эксплуататоры.
– Рыб, опомнись! У нас у самих теперь – капитализм в процессе становления! – заорал я. – Кончился социализм, и идеология кончилась, вся вышла! Мы теперь не по Марксу с Энгельсом живем, а по Смиту с Рикардо! Мы ж на американский стандарт равняемся!
– Вздор! – раздался вдруг зычный птичий голос. Мы вздрогнули и посмотрели на Ворона.
Все эти три дня Ворон просидел на своем насесте над плитой молча, что объяснялось не только потерей им голоса. Ворон спал. Домовушка утверждал, что сном хворь выходит, и даже не очень старался Ворона накормить – де сон недужному полезней, чем еда. И вот впервые наш Ворон подал голос, так сказать, в полный голос (да будет мне прощена эта тавтология).
– Вздор! – повторил Ворон и поглядел на меня круглым желтым глазом. –
– Ну все, – упавшим голосом прошептал Домовушка, – понесло чрез колесо, до зари не остановишь. Ворон, а Ворон, может, покушал бы чего? Вареники у меня нынче знатные, с картофелью, не отведаешь ли, свет мой?
– Отведаю, – кивнул Ворон, прервавшись на полуслове. А потом снова завел свою шарманку о современном социальном строе развитых стран Запада и Востока.
Я его не слушал. В конце концов, политэкономия не относится к числу обязательных для мага предметов, и экзамен по этой дисциплине мне не сдавать. А надо будет сдавать – выучу.
Насытившись, Ворон живописал свои страдания под дождем в те долгие для него дни, когда мы (всего несколько часов) сражались с хронофагами. Его голос дрожал, и пару раз на круглый желтый глаз навернулись слезы. Вот тут-то Лада и вспомнила о данном ею задании.
– Ах слежка!.. – воскликнула она. – Как я могла забыть!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ,
в которой мы с Вороном ведем себя скверно
Перед лицом хана творилось нечто совсем уж непристойное – драка!
– Как я только могла забыть! – сокрушалась Лада, приложив ладони к щекам и покачивая головой. – С этими всеми сиюминутными проблемами… И дверца у шкафа сломалась… И вообще…
Что «вообще», она не договорила. Поманив Ворона за собой пальцем, она ушла в свою комнату и плотно закрыла дверь.
Домовушка тяжело вздохнул.
– И кто его, преминистра нашего, за язык тянул? Запамятовала – ну и запамятовала, и не след было ворошить… Вдругорядь же почнет переживать, болезная…
– Не думаю, – заметил я. – Ну разве что слегка похандрит, но недолго.
Я легко соскочил с подушечки на пол, потянулся и отправился в коридор – пройтись, поразмяться. Из комнаты Лады доносилось гулкое карканье Ворона, но слов – увы! – разобрать я не мог.
Умирая от любопытства (должен отметить, что для котов очень вредно состояние неудовлетворенного любопытства, они даже и заболеть от этого могут, так что слово «умирая» в данном случае – почти что и не преувеличение), я приник ухом к двери и не заметил, как легонько толкнул ее. Зато заметила Лада.
– Кто там подслушивает? – строго спросила она. Но тут же, увидев меня, смягчилась:
– А, это ты, Кот. Заходи. Может, подскажешь нам что-нибудь.
– Все что угодно, – скромно промурлыкал я. – Ты же знаешь, Ладушка, моя голова – просто кладезь всяческих советов.
– Угу, – пробормотал себе под клюв Ворон. – Только было бы лучше, если бы в твоей голове помещались мозги, а не советы. Для здоровья полезнее…
Я хотел было возмутиться, но потом вспомнил, что клюв у Ворона твердый, а терпимости в нем (не в клюве, а в Вороне, разумеется) – ни на грош, и промолчал.