Повесть о лейтенанте Пятницком
Шрифт:
Ознобная дрожь пробежала по хребту Пятницкого от мысли, которую он тут же решительно высказал вслух:
– Давай сходим ночью, вынесем.
Игнат вскинул удивленный взгляд, задержал его на возбужденном скуластом лице Романа.
– Без командира роты тут...
– Доложим, расскажем.
– Новенький он у нас, что для него Колька... Нет, не согласится. Обгавкает и прикажет не рыпаться. Тут санкции свыше нужны.
– Санкции, санкции,- рассердился Пятницкий.- Вдвоем вынесем - вот и все санкции.
Пахомов нахохлился, расщепил плотно сжатые
– Ну, ты... репей. У меня, что ли, не саднит? Колька! Герой Советского Союза - на коленях перед фрицами! Да я... Хрен со мной, пусть на пулю нарвусь... Шуму-гаму только вот наделаем. На всю дивизию.
– Вынесем - все спишут,- туже завинчивал Пятницкий.
– Спишут-напишут, потом резолюцию ниже спины наложат,- уже просто так проговорил Пахомов.
– Нашел чего испугаться!
– необдуманно задел его Пятницкий.
– Но, ты, полегче,- нахмурился Игнат.- Тут моя забота. По правде, тебе и соваться нечего. Случись что с тобой - меня в штрафную или к стенке прислонят.
– Штрафну-у-ую,- оттопыривал губу Роман.- Рано туда собрался. Все разумно сделаем.
– Так-таки - разумно? Смотри-ко на него, будто он только тем и занимался, что трупы из-под носа немцев вытаскивал.
– Трупы не вытаскивал, а живого фрица вытаскивал. Один раз, правда. Так что опыт у меня есть.
– Где это ты вытаскивал?
– Пахомов недоверчиво скосил глаза.
– В штрафбате.
– Где-где?
– поражение заморгал Пахомов.
– Сказал же, чего повторять-то.
– За какие такие грехи?
– Ладно, Игнат, история длинная...
Игнат сокрушенно помотал головой:
– Ну, Ромка, наделаем мы с тобой делов.
– Согласен?
– Согласен...- хмыкнул Игнат.- Я бы и один пошел... Давай-ка пошурупаем мозгами, как да что. Пулемет пристрелять надо. Я за него Баймурадова посажу вместо этого сутулого. Есть у меня туркменчик узкоглазый. Акы звать. Мировой парень. Без промаха на ходу с руки лупит и умеет держать язык за зубами. Если что - огоньком прикроет.
Глава четвертая
Не сразу остыло тогда тело младшего лейтенанта Ноговицина, успело растопить под собой снежок. Теперь колени и руки льдисто приварились к щетине скошенного клевера. Задубевшего, промерзлого Ноговицина завалили набок. Похрустывая, отодралась пола шинели, по шву распялился рукав. Игнат протолкнул руку за холодную, как погребица, пазуху мертвого, пошарил.
– Все на месте. Ордена, звездочка,- прошептал он.
– Обратно поспешим?
– спросил Пятницкий.
– Оттащим вон за те кучи, отдышимся малость. Я поволоку, а ты раком пяться, поглядывай, чтобы немцы на спину не сели.
– Не беспокойся, прикрою,- заверил Роман.
Говорили тихо, в ухо друг другу. Пятницкому и с невеликим его боевым опытом ясно было, как вести себя в таких случаях. К тому же до полуночи хватило времени переговорить обо всем. Вроде бы каждую мелочь предусмотрели.
А вот этого никто бы не смог предусмотреть. Помогая Игнату половчее ухватить мертвого, Пятницкий задел сапогом неструганый дрючок, прижимавший клевер, и с копешки
– Уходи,- сдавленно поторопил Игната Пятницкий,-у меня гранат шесть штук. Задержу.
– Не докинешь.
– Подожду, когда придут, докину.
Но приходить немцы не спешили, прежде два десятка автоматов обрушились на клеверные копны. Однако Пятницкий успел бревешком откатиться в сторону, за бугорок. Да и двести метров для автомата - только на авось надеяться. Лежал Роман, дышал в полгорла, прикидывал, как далеко успел отползти Игнат Пахомов со своим горестным грузом. Выходило, что достиг канавы. Теперь до самого кладбища будет от пуль укрытый, а там за могилой какой схоронится.
После звона гильз ни выстрелов, ни другого шума с нейтральной не услышали немцы. Перестали бросать ракеты, притихли, прислушались. На том бы и успокоиться им, да кто-то горячий нашелся, стал властно покрикивать. В онемевшей ночи слышно было, как меняют автоматные рожки, щелкают захватами, выскребаются на бруствер, перебрехиваются по-своему. Роман только слышал их, а увидел, когда метров на сорок подошли. Взамах отвел налившуюся силой руку, но кидать гранату не спешил, может, раздумают, повернут назад. Нет, не раздумали, прут. Человек десять, не меньше. Медленно, полушагом, но приближаются.
Близость опасности обострила зрение и слух, прояснила мысли. Спокойнее, лейтенант Пятницкий, спокойнее. Они насторожены, но ты не виден, то, что ты сделаешь, все равно будет для них неожиданностью. В этом твое преимущество, в этом твоя сила. Спокойнее, пусть вон дотуда дойдут, только не до межи, чтобы укрыться не было где... Не поворачивают? Что ж, для них хуже. Как для тебя потом будет, лейтенант Пятницкий, неизвестно, но для них уже плохо. Ой как плохо. Вон те три дурака чуть не прижались друг к другу. С них и начну... Кинул в эту троицу, не дождался взрыва, вторую кинул, теперь из автомата туда, где дважды плеснулось пламя, где грохнуло раз за разом - и назад за Пахомовым. Пока арийскую кровь зализывают, можно до канавы успеть. А тут еще молодчина Акы - или как его там - свое слово сказал: густые струи алых, желтых, зеленых трасс потянулись от дзота. Обрывались, вновь возникали и утыкались в сумрачно видный взгорок траншеи. Бей, солнечная Туркмения, немецкую сволоту, спасай мою молодую жизнь!
О-о ,гадство, за ракеты взялись, снова посветить захотелось, поярче посветить, пошире ночь разогнать. Но дудки, межевая канавка - вот она, и я в ней, можно вздохнуть глубже, охладить нервы. Но поди, охлади, когда тебя пронизала до жути беспокоящая мысль: а если следом за Баймурадовым из других дзотов огонь откроют? Они-то не знают, что тут их взводный с Пятницким ползают, спасают честь погибшего воина. Еще не хватало от своих погибель принять! Нет, молчат. Только Акы садит и садит, загоняет немцев на дно окопа. Может, предупредил других, чтобы не в свое дело не встревали?