Повесть о моей жизни
Шрифт:
— Обладателя страны сея, императора австрийского Франца Иосифа да помянет Господь Бог во царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков!
— Аминь, — пропел хор.
Позднее я сообразил, почему в русской церкви были австрийские военные, — потому что у «обладателя страны сея», его апостольского величества, как титуловали австрийского императора, среди подданных были целые славянские народы, и в том числе немало православных.
Через несколько дней после посещения церкви я, стоя на террасе, увидел подъезжающий автомобиль, в котором сидели молодая дама
— Здесь, — сказала дама по-русски, увидев на стене плакат на русском языке. Автомобиль остановился, молодая пара вышла из него и вошла на террасу.
— Юнге, — обратилась ко мне дама по-немецки, — у вас работает русский мальчик?
Она была молода, стройна и красива какой-то особенной русской красотой, приветливой и доброй, мужчина был под стать ей. Мне захотелось пококетничать с ними.
— Да, работает, — ответил я по-немецки же.
— Так позови его к нам, пожалуйста, — сказала она.
— Слушаюсь, — ответил я, повернулся и через коридор прошел служебную комнату и через две-три минуты вернулся к ожидавшим гостям и остановился перед ними.
— А где же русский мальчик? — нетерпеливо спросила дама после короткой паузы.
— Он перед вами, — улыбаясь, ответил я по-русски.
— Ах, это вы и есть русский мальчик, — рассмеялись гости. — Что же вы нас разыгрываете, а не сказали сразу, что это вы и есть?
— А это вам за то, что вы сразу не признали во мне русского, а приняли за австрийца, — объяснил я им свою шутку.
В это время к нам подошел, сияя радушием и белоснежной манишкой, хозяин гостиницы герр Лешнер. Приветливо раскланялся. Осведомился:
— Господа из России?
— Да, мы русские, — ответила дама. Хозяин сделал широкий жест, приглашая гостей занять столик.
— Мы бы хотели пообедать одни, в кабинете, есть у вас кабинеты? — спросила дама; она отлично говорила по-немецки.
— К сожалению… — ответил хозяин. — Но я вас устрою в совершенно свободном зале, где вы будете одни. — И он провел гостей в зал слева от коридора. Там никого не было.
— У нас к вам просьба, — обратилась к хозяину дама. — Не можете ли вы ненадолго освободить нашего юного земляка от его обязанностей? Пусть он побудет с нами.
— О, пожалуйста, с большим удовольствием, — заулыбался хозяин и, обращаясь ко мне, сказал: — Я вам разрешаю, Теодор, оставайтесь с гостями, — после чего он ретировался.
— Вот и отлично, — обрадовалась дама. — Будьте нашим гостем, Федя, садитесь с нами обедать, — неожиданно пригласила она меня. Я смутился. Мне радостно было видеть такую красивую веселую соотечественницу, но чтобы сидеть рядом с ней за столом, разговаривать с ней и ее мужем, этого я себе не представлял.
— Садитесь, садитесь без стеснения, будьте нашим гостем, — поддержал жену молодой муж, подвигая мне стул. Я сел. Сели и они. А перед нами уже стояли в ожидании заказа цалькельнер Франц Лерл и кельнер-шпайзентрегер Венцель.
— Выбирайте, что вы будете кушать, — протянула мне меню дама. Я попросил, чтобы она как хозяйка стола выбрала сама, чем угостить гостя. Она быстро выбрала какие-то три блюда, и, пока Венцель выполнял ее заказ,
Они рассказали, что слышали обо мне в клубе при церкви и вот решили убедиться, что я действительно простой русский юноша, и познакомиться со мной. Кто они сами такие, я не решился расспрашивать. Они дружески простились со мной и уехали. Больше я их никогда не встречал.
Выше я рассказывал о сердитом немце, который, узнав, что я русский, перестал ходить в наш ресторан. Но были и другие немцы, которые относились ко мне доброжелательно.
Во время работы мы с Францем Лерлом иногда переходили на русскую речь. Слыша это, некоторые спрашивали, как мы говорим. Франц отвечал, что по-русски и что я русский, учусь говорить по-немецки. Гости одобрительно кивали мне головой и говорили: «Sch"oen, sch"oen» («Прекрасно, прекрасно»).
Помню, за столиком у колонны всегда три раза в день кушала пара пожилых людей, очень аккуратный мужчина с совершенно белой головой и розовым лицом и такая же, как он, полная женщина. Официанты относились к ним особенно почтительно, называли «экселенц» («превосходительство»). Столик, за которым они ели, обслуживал напитками я. С первого дня, как эта пара появилась у нас, она узнала, что я русский.
— Русский, — произнес среброголовый господин, — это хорошо; хочет научиться говорить по-немецки — это прекрасно!
После этого каждое утро, когда я подавал им к завтраку бутылку минеральной воды «Эмс», он неизменно спрашивал меня:
— Ну, каковы ваши успехи в немецком, мой русский юноша?
Я отвечал ему, как умел, примешивая к речи только что выученные накануне вечером на чердаке слова.
— Ничего, дела идут вперед, — хвалил он меня и добавлял: — Aller Anfang ist schwehr! (Все сначала бывает трудно!) — А его жена, глядя на меня, повторяла эти слова еще более сочувственным тоном. И так изо дня в день.
Вскоре я узнал от товарищей по работе, что этот ласковый господин — адмирал германского флота Кнорр.
Но другой германский очень высокопоставленный военный оказался в отношении ко мне очень грубым и неумным.
В один из дней за столом в углу у окна в зале устроилась компания посетителей — два рослых, плотных, средних лет мужчины с круглыми бритыми головами и две крупные, полноватые женщины. Все с очень важным выражением на лицах. Их стол обслуживал напитками Карл. Но в этот момент он куда-то отвернулся. Один из важных господ кивнул мне. Я подошел, и он начал мне что-то пространно говорить, обращаясь с вопросами то к своему товарищу, то к дамам. Те ему что-то отвечали, а я слушал, старался понять, но ничего не понимал, а переспросить боялся: а ну как опять не пойму, заругаются! А вид у господ уж очень важный и строгий.