Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов
Шрифт:
Елена Петровна вынула из сумочки, которую носила на длинном ремне через плечо, небольшой флакон, вылила из него несколько капель в стакан и выпила.
— Вот и все, — с подчеркнутой беспечностью проговорила она, — маленькое сужение пищевода, нейрогенного характера, или, как говорят наши больные, «на нервной почве».
«Почему именно нейрогенного характера?» — хотел он ее спросить, но удержался.
— Надо проделать рентгенологическое обследование. Атропин — плохой помощник в таких делах.
Ему удалось произнести
— Это началось у меня совсем недавно.
Его недоверчивый взгляд остановил ее.
— Это началось давно, — многозначительно акцентируя, как бы выделяя каждое слово, проговорил он, — неприятными ощущениями во время еды, потребностью запивать каждый кусок и закончилось непроходимостью пищевода. Я ждал, что ты рассеешь мои опасения, проверишь свое состояние, а ты приспособилась принимать атропин.
И суровые нотки в его голосе, и резкие жесты, сопровождавшие каждую фразу, были так необычны для Андрея Ильича, что она не в силах была отвести испуганных глаз от него. Когда он умолк, Елена Петровна жестом пригласила его успокоиться и с той подкупающей покорностью, которой так искусно пользуются подчас женщины, улаживая свои семейные дела, сказала:
— Хорошо, Андрюша, завтра у меня будет рентгенограмма, — завтра же заглянешь мне в пищевод! Приходи к нам в двенадцать часов и рассматривай меня сколько угодно, а сейчас давай завтракать, я смертельно голодна.
Она уступила не потому, что разделяла его опасения. Как многие медики, Елена Петровна верила, что врачам свойственно страдать своими особыми заболеваниями, не похожими на те, какими болеют прочие люди. Сходство симптомов не означает еще сходства болезней. И, уверив себя, что она страдает одной из тех болезней, которые возникают и исчезают сами по себе, Елена Петровна терпеливо ждала благополучного исхода.
Он принял ее уступку и был бы рад этот спор прекратить, но в нем все еще бурлили противоречивые чувства, не дававшие ему покоя.
— По какому праву, хотел бы я знать, — сердился Андрей Ильич, — хирург позволяет себе то, чего он не разрешает другому? Уважающий себя медик не пропишет больному атропин, прежде чем не увидит рентгенограмму и не заглянет в пищевод. Ты отлично знаешь, что твой атропин извращает картину болезни.
Елена Петровна тоскливо оглянулась, покорно склонила голову и сказала:
— Я недавно лишь делала анализ крови. И гемоглобин, и эритроциты, и РОЭ в хорошем виде.
— При известном заболевании, — сухо произнес Андрей Ильич, — это
Она с укоризной взглянула на него и ничего не ответила. Он понял, что слишком много позволил себе, намек на «известную болезнь» был непростительной жестокостью с его стороны. Ему стало жаль ее, стыдно за собственную несдержанность, и, досадуя больше на себя, чем на жену, Андрей Ильич молча склонился над завтраком. Он ел неохотно, ерошил копну своих черных волос, которые выходили из испытания ничуть не поколебленными, и прятал под низко опущенными веками свои темные добрые глаза.
— Ты обещал напоить меня сегодня вином, — прошептала она над самым ухом. — В такой день чокнуться просто необходимо.
Он попросил подать вина, налил ей и себе, и они чокнулись.
— За твое здоровье, Андрюша.
— И за твое, Лена.
— Сюда бы Якова Гавриловича пригласить, — изображая комической гримасой восхищение профессора Студенцова, произнесла она, — уж он оценил бы и вино и кулебяку. Впрочем, этот гастроном за что ни возьмется, к чему ни приложится, всему знает вкус и меру.
— Ты так думаешь? — спросил он.
Упоминание имени Студенцова сейчас, когда мир между супругами едва лишь налаживался, нельзя было признать удачей Елены Петровны. Между Андреем Ильичом, главным хирургом городской больницы, и директором научно–исследовательского института онкологии Яковом Гавриловичем Студенцовым не было ни личных, ни служебных связей. От своей жены, сотрудницы института, Андрей Ильич знал, что там творится, и, хотя эти сведения говорили о благополучии, Сорокин все же не любил Студенцова, который сменил его учителя Александра Васильевича Крыжановского.
— Я не понимаю твоего отношения к нему, — продолжала она, — ведь ты согласен с тем, что он исключительный хирург, неплохой человек и серьезный ученый.
Она выждала, когда муж поднял глаза, и стала уплетать бутерброд. Пусть этот неудачливый диагност убедится, что его страхи напрасны, «известная болезнь» ей не угрожает.
— Я уважаю Якова Гавриловича как прекрасного клинициста, — холодно произнес он, — но у нас с ним расхождения, тебе это известно. Мы понимаем хирургию по–разному. Я не уступлю ему, а он, вероятно, не изменит себе. Мы не раз уже об этом с тобой говорили, стоит ли вновь повторять?
Природная сдержанность, казалось, покинула Елену Петровну. Она не могла не знать, что разговор о Студенцове расстроит мужа, праздник будет испорчен, а вновь наладить мир будет нелегко.
Она допила одним глотком остывший кофе и принялась разрезать пирог.
— Я не встречала более умного и интересного профессора, не представляю себе и более замечательного врача.
Елена Петровна подумала, что в последнее время она повторяет это слишком часто. Она испытующе взглянула на Андрея Ильича, решила, что ее опасения напрасны, и уверенно добавила: