Шрифт:
В дождливую погоду мы с Галькой усаживались на теплую лежанку, брали песенник и, поглядывая в него, пели все песни подряд. Мы их выучили уже по радио, у нас в доме оно не выключалось. «Эх, дороги, пыль да туман…», «Летят перелетные птицы…» Короче, все военные и послевоенные песни. Это были настоящие песни. Мы думать не думали, что могут быть другие. Как сейчас. Большая их часть ни о чем. Странно, дожились до песен- однодневок. И какую-нибудь полуголую безголосую попрыгунью с легкостью называют « звездой». А наши тогдашние песни поют до сих пор! Мама мимоходом слушала наше с Галькой пение и однажды сказала соседской бабке: – У Линки есть слух. Я долго недоумевала и до сих пор не согласна, что в пении важнее слух, а не голос. А у меня не было голоса. … Все же я сдала экзамен по пению
Грузинская песня. Я услышала, как поют грузины по дороге в Казбеги. Не по радио, а рядом со мной. Экскурсия в Грузию. Мои попутчики – сотрудницы швейной фабрики, где я недолго работала после школы. Три парня на обочине дороги. Взмах рукой вверх – просьба остановить машину. Наши девчата постучали по кабине шофера, он притормозил. Ребята мигом вскочили в машину, женщины подвинулись на лавках и мы покатили дальше. Девушки попытались разговорить неожиданных попутчиков, но те отвечали односложно.
– Если нечего рассказывать, спойте! Да, да, спойте! Вы же грузины хорошо поете.
– А что спеть? Не знаем…
– Как это « не знаем?» Хоть «Сулико» – эту песню все знают.
– «Сулико?» Нет…
Им не дали договорить.
– По радио ее поют часто, а вы не знаете?! Ну-ка, пойте тогда, что знаете!
Парни переглянулись, перемолвились словом, выпрямились и…
Ах, не передать словами мне, далекой от музыки и словесного мастерства, эти неожиданно волшебные звуки! По обе стороны дороги – горы, светло-зеленые, темно-зеленые в ущельях, просто местами голые скалы; справа шумная быстрая речушка, а над нами купол синего – синего неба. Такое уместное пение по-грузински, здесь в ущелье Военно- Грузинской дороги! Иносказательно я бы передала это волшебство так: казалось, что это слаженный ансамбль, до такого совершенства достигший мастерства, словно это трио уже много лет завораживало публику со сцены. Скорее всего, это умение петь у грузин от рождения. Видно, в каждой семье так поют. И прадеды, и деды, и отцы сохраняют и передают дальше это переливчатое многоголосие. Иначе откуда у наших певцов такое чутье на то, когда нужно присоединить свой голос к первому, а третий уже чувствует момент вступления к первым двум. Такой подарок не забывается.
«Случайный вальс». В нашем селе была детская колония. Там жили, учились, работали мальчишки, выловленные на задворках военной и послевоенной жизни. А у начальника колонии лежала на столе книга Макаренко «Педагогическая поэма». Об этом мы узнали от Люськи, его дочки. Мальчишек отпускали в село поесть тутовник и курагу. Они сыпались с деревьев в траву около наших саманных домиков. Летом можно было посмотреть в колонии кино. Мальчишки сидели на скамейках перед экраном – растянутой белой простыней, а девчонки лазили в удобные дыры в саманном заборе и усаживались в пухлую от пыли траву около киноаппарата. Зимой было труднее попасть в кино, но возможно. Если около двери стоял злой дядька- вахтер, то мы лезли в окна, которые услужливо открывали нам пацаны. Прижимались к стене – вроде бы нас и не видит вахтер и наслаждались чудесным зрелищем: мы смотрели кино! В классе шестом нас пригласили в хор и разрешили свободно посещать все кинофильмы, а по воскресеньям ходили в этот же клуб на танцы. Учились танцевать. Кто-то научился…
С первого по четвертый класс дети учились в одной комнате с одним учителем. Один ряд парт мы, первоклашки, через метр от нашего ряда –
Школьникам нашли домик с двумя классными комнатами и образовалась семилетка. А после куда же? Четверо из нашей школы до 10 класса ходили по степи 4 км. в Грозненскую школу, а я была такая дохлая, что мама определила меня к старшей сестре Люде в Гудермес.
… Приехала я десятиклассница из Гудермеса с радостным ожиданием танцев в колонии. Старые знакомые уже служили в армии. Впрочем, многие возвращались опять в свои уже родные стены колонии и их устраивали или на учебу в вузах, или оставляли тут же работать. Быстрые сборы уже по привычке – ожидание чего-нибудь интересного. В колонском клубе освобождено место для танцев. Радиола хрипит. Тусклая лампочка. Из девчонок моя одноклассница Надя с подружками, подросшая мелкота. Мальчишки? Ничего особенного. Длинный красавец Буч никогда не танцует, он в вестибюле с группкой таких же старших парней. Натки нет, некому любоваться Бучем. Еще никто не танцует, пацаны с умным видом что-то подкручивают в радиоле, чтобы она не так заходилась в хрипе.
Как-то неожиданно красиво и заметно уверенно возник мальчишка – высокий, русоволосый, улыбчивый. И тусклая лампочка засветила ярче, не слишком заметны стали наваленные друг на друга клубные скамейки.
– Валек! Валек! – это шумок из группки девчонок. Он раскланялся во все стороны, шагнул к столу, что-то подкрутил и полилась чистая музыка.» Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» Валек только раз взглянул в мою сторону, и вот он уже передо мной. Улыбка, наклон головы, протянутая рука. Только что каблуками не щелкнул. Как в старой гимназии. Вежливое приглашение на танец.
– Ты Лина, я знаю. А меня зовут Валентин.
Легко было с ним разговаривать и пока « солнце с морем прощалось», мы успели поделиться впечатлениями о каком-то новом фильме. Я понравилась Вальку как собеседница, и он решил доверить мне свою песню. Эта песня любима всеми. Гурченко описала в своей книге одну поездку в автобусе с артистами русскими и иностранцами. Она вдруг запела:
Ночь коротка, спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
Пела как певица и как артистка. По обстановке в автобусе она почувствовала: – О, значит, есть у них такое… Непередаваемое словами по значительности и силе нежности. Я своими словами передаю ее мнение. Примерно так она думала тогда. А по молодежному радио однажды назвали эту песню « великой на все времена».
Настоящий русский мужик и великий писатель Виктор Астафьев в рассказе « Ясным ли днем» назвал ее « щемяще родной».
Серебряный голос Петербурга Олег Погудин раньше пел только романсы, и вдруг он тоже не выдержал и отдал дань этой прекрасной песне о жизни, войне, любви – обо всех воевавших в Отечественную войну и еще раз подарил ее нам живущим. Впрочем, и для будущих поколений, потому что никогда не умрет любовь, нежность, память.
А мой отец никогда не умел писать письма, открытки подписывал необычным стилем начала прошлого века. И вдруг я нашла среди его записей слова этой песни, написанной от начала и до конца. Ему было тогда 97 лет.
… Валек метнулся к радиоле, мальчишки расступились, и с первыми звуками его песни он был уже возле меня. Улыбался, как будто нашел сокровище. Я его поняла:
– Мне тоже всегда нравится эта песня!
Валек вспыхнул, обрадовано закивал и почему-то прошептал:
– Слушай!
– Я и так знаю эту песню наизусть, – сказала я и, кажется, разочаровала его простотой ответа.
– Слушай же!– требовательно, даже сердито приказал он.
«Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот»