Повесть о плуте и монахе
Шрифт:
А праведник расспрашивал Алешку, не видно где впереди Петра с Николою. Готов был отдать ему последнее, саму ветхую одежу снять с себя и укрыть ею, если будет тому холодно. Когда засматривался тот по ночам на звезды, радовался монах, как малый ребенок, ликовало его сердце:
– То есть миры Отца нашего! Зорче
Плут тому только злился да поддувал костерок, дрожа от холода. Но случалось им проходить мимо базарной толпы, мимо цыганских таборов, расцветал и он! Загорались Алешкины глазенки на ту толчею и сутолоку, на ученых медведей, которых тащили за собой цыгане.
Несказанно радовался плут и приговаривал, чуть ли не приплясывая:
– Чую, тянет мальчишку к толчее да песням, как меня, бывало, в детстве тянуло.
Да все подталкивал Алешку к лавкам. Накидывался на него монах, он говаривал невинно:
– Пусть малой поглядит на пляски, наигрыши. Пусть попривыкнет к вольнице!
Сам про себя думал:
– Недолго быть нам со святошей!
Друг с другом они теперь не заговаривали. Боялся на привалах сомкнуть глаза пройдоха, сделался хуже последнего купчика. Все просыпался да посматривал на монаха. И нешуточно подумывал:
– Сморюсь, засну, украдет юродивый малого, умыкнет почище цыгана!
Видя, что и монах бодрствует, спрашивал:
– Отчего не спишь, блаженный? Отвечал тот, не скрывая отчаяния:
– Что ждать от тебя, коли вдов с сиротами обирать не стесняешься? Разве сомкнуть с тобою глаза?
И сторожил, опираясь на посох, – точно солдат на карауле.
А мальчишка спал как ни в чем не бывало.
И убегал далеко от них по дороге! Старались они, зевая от бессонницы, за ним поспеть, да без толку. Настолько оба выбились из сил, что сделались тенями.
Оказались они с мальчишечкой в чистом поле. Расходились здесь две дороги. Не выдержал первым плут, сказал давно задуманное:
– Видно, и нам расходиться в стороны! Куда только денем приемного сына? Как разделим? Не разорвать нам его на две половины. Давай решим полюбовно, обдумаем по-хорошему – вон, вдали виднеются два холма. Пусть один из нас пойдет к одному, а другой – к другому, остановимся на тех холмах. И к кому побежит сиротина, того и будет наследником!
Сам с надеждой, втайне от монаха, подмигивал сироте. И вытащил истинное в то время богатство, припасенный кусок сахара, зная – всякий малой любит сладкое.
Монах подумал и сказал:
– Быть тому. Пусть решает Господь!
И направились каждый к своему холму.
Монах шел, не оглядываясь. Горел крест, выжженный на его груди! А плут показывал тайно малому сладость, все спотыкался да посматривал назад.
Встали они, как было уговорено, на далеких холмах и ждали – да только напрасно! Он, Алеша, ни к кому из них не пошел. Сел в дорожную пыль и заиграл дудочкой, засвистел своей свирелькой. Да все тому радовался, что поют птицы и ласкает солнце, стрекочут ему кузнецы в траве. Все ликовал – никак не мог надышаться свободой!
Шли мимо три странника – и его дудочкой заслушались. Так-то оно и было!