Повесть о прекрасной Отикубо
Шрифт:
— Ах, не говори таких зловещих слов! — закричала Китаноката. — С чего ты собралась в монахини? Как поживешь хоть немного в богатстве и чести, так в свете не то заговорят. Все будут завидовать твоему счастью. Послушайся меня, прими это предложение, о чем тут долго думать!
— Так что же мне сказать в ответ? — спросил Сабуро.
— Ты видишь, она ломается, но я со своей стороны считаю, что ничего лучшего для нее и придумать нельзя. Ты уж сам решай, как лучше ответить.
— Хорошо, — сказал Сабуро и отправился в Сандзедоно.
Когда Отикубо узнала о сомнениях Синокими,
— Не мудрено, что у нее такие опасения, но вы, братец, развейте их, научите ее смотреть на вещи более здраво, ведь в жизни еще и не то бывает… Нет числа печальным примерам!
Митиери со своей стороны сказал Сабуро:
— Главное, чтобы ваша матушка согласна была. Сыграем свадьбу, не слушая отговорок невесты. Наместник уезжает в конце этого месяца и просит нас поторопиться со свадьбой. Скорей привезите Синокими сюда.
Посмотрели в календарь и нашли, что счастливый день в этом месяце приходится на седьмое число.
«Какие еще могут быть препятствия? — думал Митиери. — Парадные платья для прислужниц давно уже готовы. Свадьбу можно сыграть в западном павильоне». И сейчас же приказал отделать его заново.
— Доставьте скорее Синокими ко мне во дворец, — послал он приказ ее родным. Все в доме, начиная с Госпожи из северных покоев, принялись собирать Синокими в дорогу, но она все медлила, все тянула с отъездом, опечаленная тем, что ее приневоливают к новому замужеству.
— Как это можно не поехать, если господин министр приказал, — ужасались окружающие. — Своевольная упрямица!
Наконец Синокими усадили в экипаж. Ее сопровождала небольшая свита: две взрослые прислужницы и одна малолетняя.
Дочери Синокими уже исполнилось к этому времени десять лет. Она была очень мила собой и совсем не походила на своего уродливого отца. Девочка непременно хотела поехать вместе с матерью, пришлось ее удерживать силой, и Синокими пролила много слез, расставаясь со своей любимой дочуркой.
Митиери, нетерпеливо ожидавший приезда Синокими, тотчас же принял ее и начал беседовать с ней, но она смущалась даже больше, чем тогда, когда первый раз выходила замуж, и почти не находила слов для ответа.
Синокими была еще молода. Четырнадцати лет она вышла замуж, а в пятнадцать стала матерью. Ей только-только исполнилось двадцать пять лет.
Отикубо, которая была старше ее на три года и находилась в самом цветущем возрасте, по-матерински заботилась о ней.
Наступил день свадьбы. Синокими вместе со своей свитой перешла в роскошно убранный западный павильон. Отикубо заметила, что прислужницы невесты не слишком хорошо одеты для такого случая, и подарила каждой из них полный парадный наряд. Она позаботилась и о том, чтобы у сестры была многочисленная свита, как полагается иметь знатной даме. Покои невесты поражали своим великолепием. Все родные Синокими собрались в западном павильоне.
Перед самым вечером в павильон пожаловал хозяин дома и начал распоряжаться приготовлениями к свадьбе. Брат невесты, Сабуро, был очень этим польщен. Когда на землю спустились сумерки, появился и сам жених. Сабуро почтительно встретил его у входа.
Синокими поняла, что не может дольше отказываться.
Наместнику невеста понравилась. Он нашел, что у нее красивая внешность и приятные манеры. Жених с невестой повели между собой долгую беседу, но содержание ее не дошло до меня, и я о ней умолчу.
На рассвете наместник возвратился к себе домой.
«Понравилась ли ему Синокими?» — с тревогой думала Отикубо.
— Я знаю немало случаев, когда супружество бывало счастливым, несмотря на то что жених с невестой не писали друг другу писем до свадьбы и не имели случая узнать, что у каждого на сердце, — успокаивал ее Митиери. — Нечего опасаться, что наместник неуважительно обойдется со своей женой, но мало хорошего, конечно, если от молодой жены веет холодом, так что страшно к ней подступиться. Когда я впервые начал посылать тебе любовные письма, — помнишь? — я, как заправский светский любезник, даже и не знал, что такое настоящая любовь, а просто думал приволокнуться за хорошенькой девушкой. Но после первой нашей встречи все изменилось. С тех пор меня бросало в холод при одной мысли о том, что я мог легкомысленно отказаться от тебя и мы бы никогда не узнали друг друга. Странно думать об этом, не правда ли?
Беседуя между собой таким образом, супруги направились в западный павильон. Синокими еще спала за пологом. Пока Отикубо будила ее, от наместника прибыло послание новобрачной.
Митиери повертел письмо в руках.
— Хотелось бы мне первому взглянуть на него, но, может быть, там написано что-нибудь не для посторонних глаз… Отдай Синокими, пусть прочтет, но потом покажите мне непременно!
И с этими словами он сунул письмо за полог. Отикубо передала письмо своей сестре, но та никак не решалась раскрыть его.
— Позволь, я прочитаю тебе вслух, — предложила Отикубо.
Синокими замирала от тревоги, вспоминая, какое ужасное, какое оскорбительное письмо прислал ей Беломордый конек наутро после их первой встречи. Неужели опять случится то же? Сердце разрывалось у нее в груди от страха.
Отикубо начала читать:
«С чем я могу сравнитьДумы мои о тебеПосле любовной встречи?Нет им числа, как песчинкамНа берегу морском.Ах, верно говорится в старой песне:
Когда же я успелТак сильно полюбить тебя?»— Напиши ему скорее ответ, — стала упрашивать сестру Отикубо, но Синокими отмалчивалась.
Стоя перед задернутым пологом, Митиери громко требовал, чтоб ему тотчас же показали письмо.
— Отчего тебе так не терпится взглянуть на него? — И Отикубо подала письмо мужу.
— Хо-хо, не слишком-то оно длинное, — заметил Митиери. — Ну же, не медлите с ответом.
И вернув письмо, приказал немедленно подать Синокими тушечницу и бумагу.