Повесть о Сарыкейнек и Валехе

Эфендиев Ильяс

Ах, как мы были счастливы в эти минуты в пещере при свете костра, зажженного, казалось, еще нашими далекими предками.., Те непреходящие мгновения были

как минуты вечности. Вечности Адама и Евы. Но - это надо оговорить сразу и со всей откровенностью - когда в один прекрасный день Адам в этой пещере у этого костра дал волю рукам, Ева отпрянула в сторону.

_ Смотри, - решительно сказала она, - если это повторится еще раз, ты не увидишь меня. Да, мы с тобою сироты, у нас нет никого на свете. Но пожениться мы с 'тобой должны так,

как нам завещано предками. По закону... Поклянись мне в этом.

И я поклялся. Дал слово мужчины. Свадебную фату моя невеста считала священной.

Родители у нас обоих давно умерли, выросли мы оба в одном детском доме. Сарыкейнек скоро должно было исполниться восемнадцать, а мне шел девятнадцатый год. У нас никого не было на свете, но мы не унывали. После окончания средней школы приехали сюда, на стройку. Сами обручились. На заработанные деньги я купил настоящее обручальное кольцо и надел его на палец Сарыкейнек. А Сарыкейнек для меня купила дорогую рубашку, дюжину носовых платков и несколько пар красивых носков, галстук... Мы были теперь законными женихом и невестой.

...Костер догорал. Выбрав угли, мы высыпали на них купленные по дороге сюда каштаны. Началась "пальба". С деланным испугом Сарыкейнек пряталась при каждом "выстреле" за мою спину.

А потом мы ели печеные каштаны. Зола в догорающем костре источала ровный сухой жар, - считай, когда-то стояли в лесу высокие стройные деревья, в листве их пели птицы, потом деревья эти стали дровами, сложенными в костер, потом... Костер догорал, в пещере сгущались сумерки.

– А Джамал-муаллим сегодня сказал, чтобы мы готовились к свадьбе, прервала мои думы Сарыкейнек.
– Двухкомнатная квартира на пятом этаже, говорит, ваша.- Сарыкейнек счастливо засмеялась.
– Представляешь, спрашивает, отложили ли,мы деньги на свадьбу?

– А ты?

– Была б квартира, говорю. За остальным дело не станет.

– Джамал-муаллим - человек слова...

– А комнаты-то, комнаты....- радостно говорила Сарыкейнек.
– Два окна на лес смотрят, два - на гору Муровдаг. Пятый этаж - самый лучший, не правда ли?

– А то! Ты ж привыкла на мир смотреть сверху, со своего крана, - сказал я и слегка щелкнул ее по кончику носа.

– Да ну тебя!
– оттолкнула меня Сарыкейнек.
– Сколько раз просила, не делай так!

Я расхохотался.

– А что делать? Что?
– говорил я сквозь смех.
– Коли нос у тебя вздернут, будто ты бросаешь вызов всем,..

– И пусть, - с нарочитой обидой отбивалась Сарыкейнек.
– Не твое дело.

Притянув к себе, я поцеловал ее.

– Знаешь, - сказал я, помолчав, - меня самого так и тянет поговорить о нашей квартире. Да боюсь сглазить.

– Не каркай, - шаловливо шлепнула она меня по губам.

Не суеверны мы были, нет. Но когда заходил разговор о квартире, я чувствовал, как что-то поднимается в душе... Страх не страх, сомнения не сомнения. Беспокойство какое-то.

"Джамал-муаллим -

это человек... да, всеми уважаемый, - повторял про себя.
– Сказал - кончено. А все же..."

Джамал - это начальник строительства. Ему всего двадцать восемь лет, но мы называем его уважительно - муаллим.

– Подъем!
– скомандовала Сарыкейнек.
– До начала фильма двадцать минут.

Ссыпав остатки каштанов в карманы, мы вышли из "дворца". (Товарищи в шутку нарекли нашу пещеру высокоторжественно - "Зимний дворец Сарыкейнек и Валеха".)

Фильм оказался пустой.

– Давай сбежим, - предложила Сарыкейнек.

Мы вышли.

Снег усилился. Ничего не было видно. Только в отдалении, в стороне общежития, сквозь разыгравшуюся метель угадывался свет висевшей у входа мощной 500-свечовой лампы.

– Погуляем?

– Нет, мне пора, - сказала Сарыкейнек.
– Гюллюбеим-хала ложится рано...

– Пошли, - взял я ее под руку.

– Ты с ребятами иди... Я сама...

– Да ты что? В такую погоду!

– Что мне сделается?
– говорила Сарыкейнек, а по голосу чувствовалось: хотелось ей, ой, хотелось, чтобы я ее проводил.
– Ничего не случится со мной, - продолжала она и лукаво спросила: - А если случится вдруг? Что ты сделаешь?

– Как это что? Или я не мужчина?!
– обиделся я.

– - Пах-пах, мужчина!
– рассмеялась Сарыкейнек и, словно извиняясь, взяла меня под руку.
– Ну ладно, пошли. Мужчина...

Идти надо было через лес. Тропинку занесло снегом. Но мы хорошо знали дорогу.

– О чем я думаю...
– прервала молчание Сарыкейнек.
– Когда мы переедем в новую квартиру, давай и Гюллюбеим возьмем с собой. Мы так привыкли друг к другу. На новом месте мне будет ее не хватать. И тяжело оставлять ее одну.

– А сын?
– напомнил я.

– Пять лет как уехал, и дело с концом. Даже писем не пишет.

– Сначала ты поговори с ней, - сказал я.
– Ведь не одинокая она. Глядишь, еще обидится...

– Ага, - согласилась Сарыкейнек и преданно посмотрела мне в лицо.
– Какой ты у меня хороший...

– Если согласится, я не против!

– Будет чудесно, правда? Старый человек в доме нужен... А когда у нас с тобой маленькие пойдут, то...
– Не договорив, Сарыкейнек с нежностью прижалась ко мне.

Лес кончился, мы вошли в село.

Гюллюбеим-хала жила в простом крестьянском доме с двумя комнатами. В. середине одной из них находилась жаровня. Два подслеповатых окна смотрели на улицу, а задняя глухая стена дома приткнулась к горе. В одной комнате жили Гюллюбеим с Сарыкейнек, а другая служила кладовкой.

Поднявшись на шаткое крылечко, мы постучали.

– А-а, зятек пожаловал! Входи, сделай милость!
– запела старушка, открывая дверь.

Голая электрическая лампочка, свисавшая с потолка, освещала скромное убранство комнаты.