Повесть о Сегри и Абенсеррахах
Шрифт:
На этом благородный Муса закончил свои доводы, на которые доблестный магистр ответил следующим образом:
– Поистине, благородный Муса, я со своей стороны рад оказать вам эту небольшую услугу, ибо в тот самый день, как мы с вами подружились, я обещал вам делать для вас все, что только в моих силах. И если Альбаяльд согласен отказаться от вызова, я не буду настаивать на поединке, хотя и знаю, что это будет мне вменено как недостаток.
– Великая вам благодарность, сеньор магистр, – ответил Муса, – я ждал не меньшего от столь благородного рыцаря.
И, повернувшись к Альбаяльду, он спросил его:
– А вы, сеньор Альбаяльд, согласны ли оказать мне милость и оставить это дело?
– Сеньор Муса! Я вижу у себя перед глазами кровь двоюродного брата моего, пролитую острым мечом находящегося здесь магистра. Уже это одно обязывает меня не отступаться от боя, хотя бы меня в нем ожидала смерть. Если я паду от руки магистра, –
Воинственному дон Мануэлю Понсе де Леон не нравились столь длинные речи, и он сказал:
– Сеньоры рыцари! Я не понимаю, для чего искать средств для умиротворения гнева сеньора Альбаяльда?… Он хочет отомстить за смерть своего двоюродного брата, – незачем откладывать мести, им желаемой. Для этого они оба и явились; бой должен кончиться смертью одного из них или их обоих. Мы же с сеньором Алабесом прибыли окончить начатый нами некогда поединок. И раз сегодня дело подошло к бою, давайте же сражаться, и пусть каждый из нас выполнит обещанный долг.
– Клянусь Магометом, – воскликнул Алабес, – это хорошо сказано! Муса будет дружкой всех четырех [61] . Не будем же больше терять времени и откладывать. Пусть дела сменяют слова. Хорошо бы только сначала исполнить одну вещь: дон Мануэль должен отдать мне находящегося у него моего коня и взять в свою очередь своего, который у меня, а потом возьмемся за оружие. И да благословит нас Магомет!
– На этот раз конь у меня не останется, – сказал дон Мануэль. – Я согласен: давайте мне моего коня и берите своего, и очень скоро оба они станут принадлежать лишь одному из нас.
61
К этому месту также относится то, что сказано в предыдущем примечании: идеал мудрости и рыцарственности воплощен Пересом де Итой в магометанине Мусе. В некоторых изданиях стать общим секундантом ему предлагает один из христианских рыцарей.
Тут все поднялись на ноги, дон Мануэль взял своего доброго коня, а Алабес своего, который радостно заржал, узнавши своего господина. Благородный Муса, увидев, что он ничего не мог поделать в этом случае, сел на коня. То же самое сделали остальные и взяли свои щиты и копья.
О, как красиво выглядели верхом на конях пятеро рыцарей! По щиту магистра шли буквы такого же алого цвета, как и крест, гласившие: «За него умереть готов». По краю щита дона Мануэля шел иной девиз: «За него и за веру».
Mалик и Альбаяльд были одеты в одинаковые синие марлоты и плащи из дамаса с золотой отделкой. На щите Алабеса находились его обычные герб и девиз: на красном поле лиловая лента, а на ленте – полумесяц рогами кверху, над остриями его рогов – красивая золотая корона и девиз: «Моей крови». На щите у Альбаяльда находился на зеленом поле золотой дракон и девиз по-арабски: «Да не тронет меня никто».
Прекрасны были все пятеро в своих марлотах, под которыми находились крепкие брони. И когда все сели на коней, Альбаяльд, полный пыла, пустил своего коня вскачь по полю, призывая к бою магистра. Магистр, осенив себя крестом, двинул своего коня, не спуская с врага пристального взора. Храбрый Малик Алабес, оказавшись на прежнем своем коне, полученном в подарок от дяди – алькайда в Велесе, подобный богу Марсу, помчался по полю. То же сделал и дон Мануэль. И четверо рыцарей вступили в бой, сближаясь и удаляясь, нанося взаимные удары копьями с великим искусством. Храбрый Альбаяльд, увидев магистра очень близко от себя, устремился на него, словно разъяренный лев, намереваясь одним ударом кончить битву. Но ему не удалось осуществить своего намерения: магистр при его приближении сделал вид, будто его дожидается, но когда тот на него налетел, он изо всех сил пришпорил коня, заставив его сделать огромный скачок в воздухе, и избежал таким образом предназначавшегося ему удара, так что старания мавра пропали даром. Но магистр с необычайной быстротой устремился на своего врага и в не защищенное адаргой место нанес ему такой жестокий удар копьем, что плотная стальная кольчуга мавра оказалась пробитой насквозь, пробита и золототканая рубашка, а сам мавр тяжело ранен. Страшный аспид или змей, на которых нечаянно наступает беззаботный поселянин, или могучий лев, которого ранила рысь, в своей мести не бывают так быстры, как был отважный мавр, устремившийся на ранившего его магистра, ревя, как разъяренный бык. Он напал на него с такой яростью и с такой быстротой, что магистр не успел прибегнуть к уловке, как при первом нападении, и мавр ударил его
Малик Алабес, сражавшийся тем временем с дон Мануэлем, глянул в ту сторону, где бились Альбаяльд с магистром, и, увидев первого в такой страшной опасности, повернул к нему своего коня, на помощь своему другу и наперснику Альбаяльду, оставив дона Мануэля. Он птицей прилетел гуда, где магистр уже заносил руку для нового удара, и ранил магистра копьем настолько серьезно, что тот едва не свалился с коня, и, наверное, свалился бы, если бы не ухватился за конскую шею. При этом могучем ударе Малик сломал копье. Он уже взялся за симитарру, чтобы нанести следующий удар, но тут подоспел дон Мануэль, разъяренный, словно змей. И не подоспей он вовремя, магистру несомненно угрожала бы смерть от руки Малика Алабеса. Увидев своего врага без копья, он отбросил и свое и устремился на него с мечом, лучшим из мечей, когда-либо опоясывавших рыцарей. Он с такой силой ударил им Малика по голове, что тот почти без чувств упал на землю. Малику пришел бы конец, но на его счастье меч немного повернулся и ударил плоской своей стороной, так что рана оказалась не слишком опасной, и Малик упал, наполовину оглушенный. Несмотря на свое состояние, он понял грозившую ему опасность и, обладая мужественным сердцем, хотел подняться; исполнить это помешал ему дон Мануэль, соскочивший с коня, устремившийся в ярости на Алабеса и нанесший ему новую жестокую рану в плечо. От этого удара Малик снова повалился на землю, а дон Мануэль наклонился над ним, намереваясь отрубить голову. Но, увидев себя в такой крайней опасности, Малик собрал последние силы, выхватил свой очень острый кинжал и два раза сряду ранил им дон Мануэля. Тогда дон Мануэль тоже обнажил кинжал и занес свою могучую руку победителя над горлом Алабеса. Но здесь ему помешал благородный Муса, все время следивший за боем. Увидев Малика в смертельной опасности, он соскочил с коня и схватил могучего дона Мануэля за руку со словами:
– Сеньор дон Мануэль! Умоляю вас оказать мне милость и пощадить жизнь этого побежденного рыцаря!
Дон Мануэль, до сих пор его не слышавший и не видевший, обернулся, чтобы взглянуть, кто ему помешал, и, узнав Мусу, столь доблестного рыцаря, подумал, что, отказав ему, он вынужден будет принять с ним бой, что, поскольку он был тяжело ранен, было бы очень не ко времени, а потому он ответил, что с удовольствием окажет ему эту услугу. И он с большим трудом из-за полученных ран поднялся и оставил Малика свободным. Малик был полумертв и истекал кровью. Муса поблагодарил дона Мануэля, подал руку Малику, помог ему подняться с земли и повел его к источнику.
Дон Мануэль взглянул на бой магистра с Альбаяльдом и увидел, что последний совсем почти лишается сил и готов упасть от трех смертельных ран, нанесенных ему магистром: одной – копьем и двух – мечом. Магистр, увидев, что дон Мануэль вышел победителем из борьбы с таким могучим рыцарем, как Алабес, чрезвычайно устыдился, что до сих пор еще не одержал победы, и, с новым пылом устремившись на Альбаяльда, Нанес ему в голову такой страшный удар, что мавр, не успевший защититься, без чувств упал на землю. Магистр же тоже остался с тремя тяжелыми ранами.
Могучий Муса, видевший, как упал Альбаяльд, поспешил к магистру и просил его не продолжать больше боя, так как Альбаяльд был скорее мертв, чем жив. Магистр ответил на это согласием. Он хотел взять Альбаяльда за руки и свести к ручью, где находился Алабес, но не мог поднять его, так как был полумертв. Тогда он назвал его по имени; Альбаяльд открыл глаза и голосом слабым и гаснущим, как голос умирающего, проговорил, что он хотел бы принять христианство. Христианские рыцари чрезвычайно этому обрадовались, вместе подняли его на руки и снесли к ручью, где магистр покропил ему голову водой во имя святейшей Троицы, Отца, Сына и Духа святого, нарек его доном Хуаном. Оба рыцаря были очень опечалены тяжелым состоянием, в котором находился новообращенный, и сказали ему: