Повесть о советском вампире
Шрифт:
Подполковник знал, как выглядит страх. Страх вызывает подавленность, отсутствие воли к действию. Ничего этого у участкового не заметно. Он вообще нормальный вроде бы мужик. Его в тюрьму надо посадить за то, что он солдата ранил. Но идея посадить участкового в тюрьму по непонятной для самого подполковника причине не вызывала у него энтузиазма.
Вот парторг напуган, это чувствуется. И это тоже странно. Он же первый, как парторг, должен такие разговоры пресекать. А он их сам начинает. Он же идеологический работник. И подполковник, и директор совхоза, да,
«Но мы не идеологи, – подумал подполковник, – для нас это что-то вроде дополнительной работы. А он вроде идеолог, а сам про вампиров слушает и верит. А видно, что верит, поэтому так и напуган. Хотя какой он идеолог? Для него это тоже просто работа. У каждой работы свой стиль. Партийные должны правильные слова говорить. Они – власть. Это их стиль. Мы, военные, форму носим, строем ходим, шахтеры вон должны улыбаться покрытыми угольной пылью физиономиями в телевизоре, интеллигенты стихи читают и советскую власть ругают. У всех свой стиль, свой обычай… Вот от этого пригорка уже близко, считай, приехали. Завтра вечером у директора посидим, он приглашал. Надо с ним поговорить, странная какая-то все-таки история. Чего это на участкового нашло?»
Но уже видны были ворота вахты, и подполковник перешел мыслями к текущим делам.
28. Объяснение Иевлевой с Фроловым
В этот же вечер у Иевлевой произошло объяснение с ее странным любовником. Она успела немного привыкнуть к нему, теперь мысль о нем уже не сопровождалась спазмами внизу живота, близость с ним по-прежнему была по остроте совершенно не сравнима с тем, что приходилось ей испытывать до него, но уже не приводила к ощущению потери сознания и не вызывала после себя сползания в глубокий сон, от которого она иногда просыпалась на своей кровати в общежитии, не помня, как она вернулась.
У нее, впрочем, не было мысли, что ей это все приснилось. Слишком явно этому противоречили физиологические проявления, свидетельствующие в пользу яви, отвергающие возможность квалифицировать прошедшее как сновидение. Она совершенно не представляла себе, что будет дальше, не имела ни малейшего понятия, кто этот человек, где он живет, есть ли у него семья, чем он занимается и вообще куда он девается днем. Днем она ни разу не встретила его, хотя искала. Он никогда не договаривался с ней о встрече, всегда появлялся неожиданно.
То, что милиция им интересуется, тоже вызывало тревогу. Но про вампиров – это, конечно, чушь собачья. Вообще непонятно, как могут взрослые люди, да еще в милицейской форме, на полном серьезе говорить про такие вещи.
Почему милиция про него расспрашивает? Бандит? Уголовник? Но ни разу он никакой агрессии не проявил, не истеричен совершенно, а блатных она видела, а кто их не видел в Ростове? Они сразу начинают давить, подчинять себе. Он совершенно не так себя ведет. Себе, конечно, подчиняет – тут она все-таки вздохнула довольно шумно, – но так, как будто это само собой разумеется, без всякой злости. А чувствуется
Она пробовала расспрашивать его, но он отвечал жестами и междометиями. Вообще, он не был похож на других мужчин. После него городские мужчины, с которыми она была знакома, казались ей такими неестественными, делаными. Он же ничего не изображал, но все его жесты, слова – довольно, впрочем, краткие и скупые – так прямо и непосредственно выражали его чувства, что казались красивыми, полными обаяния. И на простого деревенского мужика он был тоже не похож: стройный, прямой, гибкий, идет, едва земли ногами касается. Акробат? Танцор? Вообще, кто?
Она сказала:
– Мы уезжаем через неделю. Ты приедешь ко мне?
– Нет, – ответил он.
– Почему? – удивилась она.
– Мне пока нельзя далеко уходить. Мне надо тут быть, – сказал он.
– У тебя дела? Чем ты вообще занимаешься? – пыталась расспросить его Иевлева.
– Я днем сплю, – сказал Фролов.
– Почему? – удивилась Иевлева.
– Потому что я ночью не сплю, – сказал Фролов.
– Ты сторожем работаешь? Стережешь что-то по ночам? – выясняла Иевлева.
– Я ничего не стерегу, – ответил Фролов.
– А почему ты не спишь? – удивилась Иевлева.
– Я не могу ночью спать. Ты засыпаешь, а я не сплю, – ответил Фролов.
– Почему ты ночью не спишь, у тебя бессонница? – спросила Иевлева.
– Нет. Я сплю днем. Ты ночью спишь, а я – днем, – объяснил Фролов.
– Я тебе таблетки дам, ты уснешь, – предложила Иевлева.
– Я без таблеток усну. Но потом, когда солнце встанет, – сказал Фролов.
– А когда же ты работаешь? – удивилась Иевлева. – Не можешь же ты только по ночам ходить, а днем спать. Что-то же надо делать. Где ты работаешь, где живешь? Кто ты по профессии?
– Счетовод, – сказал Фролов.
– Как-то ты не похож на счетовода, – заметила Иевлева.
– Я уже не работаю, – ответил Фролов.
– Почему? – удивилась Иевлева.
– Меня уволили, – Фролов отвечал кратко.
– По какой причине? – допытывалась Иевлева.
– Таких, как я, с работы увольняют, – признался Фролов.
– Но почему? – не унималась Иевлева.
– У меня документов нет. Без документов нельзя, – отвечал Фролов.
– А где же твои документы? – не могла ничего понять Иевлева.
– Участковый забрал, – сообщил Фролов.
– Так пусть он отдаст, – удивилась такому простому решению проблемы Иевлева.
– Он не может отдать. Он в район послал, – сказал Фролов.
– А почему он забрал твои документы? Я к нему завтра пойду. Он как миленький отдаст, – пообещала Иевлева.
– Он не отдаст, – заверил Фролов.
– Да что ты такое сделал, что у тебя документы забрали? – ничего не понимала Иевлева.
– Да тебе участковый сказал, – напомнил Фролов.
– Да перестань. Он какую-то ерунду говорил про вампиров. Стыдно слушать. Бред какой-то, – отмахнулась Иевлева.