Повесть о старых женщинах
Шрифт:
«Как же я забыла об отце? — спрашивала она себя со страхом. — Я ведь только хотела сказать ему, что их никого нет дома, и убежать обратно. Как же я забыла об отце?» Ей бы никто не поверил, что она на самом деле забыла о существовании отца на целых десять минут, но, как ни ужасно, все произошло именно так.
Внизу послышался шум.
— Господи! Боже мой! — раздался скрипучий голос мистера Кричлоу, взбиравшегося по ступенькам на своих длинных ногах; через ведро он переступил.
— Что случилось? — На нем был белый передник, в костлявой руке он держал очки.
— Папа… он… — Она посторонилась, пропуская его в дверь первым. Он бросил на нее пристальный и в то же время негодующий взгляд
Софья услышала позади себя громкие вздохи. Это была Мэгги. Последовали хриплые рыдания — Мэгги проявляла свои чувства.
— Немедленно за доктором! — проскрипел мистер Кричлоу. — Не стойте разинув рот!
— Беги за доктором, Мэгги, — сказала Софья.
— Как вы допустили, чтобы он упал? — осведомился мистер Кричлоу.
— Меня не было в комнате. Я только сбегала в лавку…
— Кокетничали с молодым Скейлзом! — уточнил мистер Кричлоу с сатанинской свирепостью. — Вы убили вашего отца, вот и все!
Он, должно быть, стоял в дверях своей аптеки и заметил появление странствующего приказчика. А мистеру Кричлоу было свойственно, еще не ведая существа дела, заранее приходить к мрачнейшим умозаключениям и оказываться в конце концов правым. Для Софьи мистер Кричлоу всегда был олицетворением злобности и злорадства, а теперь эти его черты превратились в ее глазах в нечто отвратительное. Гордость придала ей новые силы, и она приблизилась к кровати.
— Он умер? — тихо спросила она. (А внутри некий голос шептал: «Значит, его зовут Скейлз».)
— Я же сказал вам!
— Ведро на лестнице!
Это негромкое замечание донеслось из коридора. Миссис Бейнс, устав от толпы, вернулась домой одна, Констанцию она оставила на попечении мистера Пови. Войдя в дом через лавку и мастерскую, она прежде всего заметила ведро — доказательство теории о неисправимой неряшливости Мэгги.
— На слона ходили смотреть, не так ли? — произнес мистер Кричлоу с свирепым сарказмом, услышав голос миссис Бейнс.
Софья подскочила к двери, как бы пытаясь помешать миссис Бейнс войти в комнату. Но миссис Бейнс уже открывала дверь.
— Ну, детка… — начала было она веселым тоном.
Мистер Кричлоу встретил ее лицом к лицу. К жене он испытывал не больше жалости, чем к дочери. Он был вне себя от гнева потому, что его бесценному достоянию был нанесен непоправимый ущерб из-за минутной небрежности глупой девчонки. Да, Джон Бейнс был его достоянием, его любимой игрушкой! Он был убежден, что только благодаря ему Джон Бейнс сохранял жизнь в течение четырнадцати лет, что только он один полностью понимал положение страдальца и сочувствовал его мукам, что никто, кроме него, не был способен проявлять благоразумие у постели больного. Он привык считать Джона Бейнса неким плодом трудов своих. И вот, что они все вместе — с их тупостью, беззаботностью и слонами — сделали с Джоном Бейнсом. Он всегда знал, что этим дело кончится, так и случилось.
— Она допустила, чтобы он упал с кровати, и теперь вы — вдова, сударыня! — объявил он с почти нескрываемой злобой. Его угловатое лицо и темные глаза выражали смертельную ненависть ко всем женщинам из рода Бейнсов.
— Мама! — воскликнула Софья. — Я только спустилась в лавку, чтобы… чтобы…
В исступленном отчаянии она схватила мать за руку.
— Дитя мое! —
Судьба, ожидающая ее мужа, не была тайной для миссис Бейнс. Их всех не раз предупреждали, как опасно оставлять без присмотра паралитика, жизнь которого зависит от положения его тела, а поэтому излишняя подвижность неминуемо грозит ему гибелью. Все пять тысяч ночей она неизменно просыпалась, как только он шевельнется, и передвигала его на постели при мерцающем свете масляной лампы. А Софья, несчастное создание, просто оставила его одного. Вот и все.
Мистер Кричлоу и вдова, растерянно ожидая врача, всматривались в многострадального покойника, у которого ярче всего выделялась седая борода. Они не сознавали, что перед ними — исчезнувшая эпоха. Джон Бейнс принадлежал прошлому — тому веку, когда люди действительно пеклись о своих душах, когда витии могли словом возбудить в толпе ярость или сочувствие, когда люди еще не научились спешить, когда Демос еще только ворочался во сне, когда единственная красота жизни заключалась в ее неколебимости и неторопливом достоинстве, когда преисподняя была в самом деле бездонной, а в Библии с золотыми застежками и вправду таилась причина величия Англии. На этой кровати красного дерева возлежала Англия середины викторианской эпохи. Вместе с Джоном Бейнсом исчезли и идеалы. Именно так умирают идеалы — не в подобающей случаю пышности, а в несчастии, унижении, с запрокинутой головой.
Ну а смущенные мистер Пови и Констанция поглядели на мертвого слона и вернулись домой; на углу Кинг-стрит Констанция звонко воскликнула:
— Странно! Кто это вышел из дому и оставил черный ход открытым?
Дело было просто в том, что, наконец, пришел доктор, и Мэгги, провожая его наверх с благоговейной поспешностью, забыла притворить дверь.
И они с несколько виноватым видом воспользовались черным ходом, чтобы их не увидели из лавки. Они страшились, что в нижней гостиной вызовут полунасмешливое, полуосуждающее любопытство, ибо разве они не совершили рискованный поступок? Поэтому они не торопились.
Настоящий же убийца обедал в это время в торговом зале у «Тигра», напротив Ратуши.
IV
В знак смерти в доме на окнах лавки было поднято несколько ставней, и новость мгновенно облетела торговые заведения всего города. Многие в один голос отметили совпадение между смертью мистера Бейнса и выставкой траурного убранства в его лавке. Это совпадение воспринималось как весьма зловещее, и, видимо, существовало мнение, что ради душевного спокойствия не следует слишком глубоко вникать в подобные материи. С того момента, как, по обычаю, на окнах были подняты ставни, Берсли обратил внимание на Джона Бейнса, и с каждым часом это внимание безостановочно росло. Праздник продолжался своим чередом, если не считать, что по настоянию мистера Кричлоу и других жителей города начальник полиции нагрянул на Площадь св. Луки и запретил деятельность оркестра Вумбелла. Вумбелл и начальник полиции разошлись во мнении по поводу справедливости приказа, но все благонамеренные граждане восхваляли начальника полиции, а он сам считал, что пристойным соблюдением приличий споспешествовал упрочению репутации города. Не без трепета перед сверхъестественным было также отмечено, что этой ночью львы и тигры уподобились ягнятам, притом что предыдущей ночью их рев не давал спать всем жителям Площади.