Повесть о страданиях Гаврилы Масленникова
Шрифт:
Путь его еще не закончился и не мог он остановиться, а тем более, назад повернуть.
Опечаленный этими мыслями вышел Гаврила из пещеры. Высоко в горах вставало солнце. Прямо перед пещерой отшельника висел розовый туман. Он выползал из ущелья и сползал облаками в долину. Вымытая ночным дождем гора спускалась в блестящую десятком озер долину.
Видя красоту мира застонал Гаврила.
— Господи! Столько же мне еще испытать придется!
Понял его грусть Асоза. Обнял его и благословил на новые подвиги.
Воспрянул духом Гаврила
Выйдя из Пьяной траншеи свернул он налево, в царство Петра Митрофанова…
Не успел он и четырех шагов сделать, как послышался вокруг него шум да гам, да мат-перемат и как из-под земли выскочило 50 человек. Все до зубов вооруженные, а начальник и того более. Аж до темечка.
Ухватили его за руки, в грудь копья вострые уперли, а к горлу ножик приставили.
— Отвечай — говорят — собачий сын, зачем к нам пожаловал? А нет ли у тебя злого умысла на теракт?
Молчит Гаврила. Молчит и ждет, когда пот выступит и смертоубийство начнется. А они опять кричат:
— Говори!!! — и начинают бить его тупыми предметами по голове.
Удивился себе Гаврила — тут уж время вспотеть и озвереть на три четверти, а он как стоял, так и стоит. На руки свои посмотрел — мокрые руки, все как полагается. Пот течет, а он, однако, ничего не чувствует.
— Странно — подумал Гаврила — Все вроде как всегда, а поди ты…
Потерял он сознание от побоев и очнулся только в великолепном дворце. Пришел в сознание и все понял. Подкосила его простуда. Пока ходил он но Пьяной траншее в поисках Асозы просквозило его злым сквозняком, и навалился на героя насморк всей своей тяжестью. Дышать и то тяжело, а уж чтоб какие запахи ощутить и подавно невозможно.
Застонал Гаврила от бессилия. Начал по земле кататься в бессильной злобе да персидский ковер грызть.
Подбежали тут слуги проворныенегры всех цветов радуги-, подхватили, отнесли к Петру Митрофанову. Обрадовался ему Петр как родному. Велел веревки развязать, рядом посадил.
— Слышал я о тебе много хорошего, Гаврила Масленников и рад нашей встрече несказанно. Зачем пришел ты ко мне?
Объяснил Гаврила со всевозможным вежеством, что попал во дворец случайно — не было у него намерения тревожить Великого Человеконенавистника.
— А иду я в замок Ко, совершать подвиг.
— Плюнь на него — советует ему Петр Митрофанов — Ты своими подвигами себе только грыжу наживешь. Иди-ка ты лучше ко мне в гвардию. Я тебе жалование положу, а ты будешь моих соседей разорять. Эвон у меня их сколько.
Показал ему Петр на стену, а там надпись: Враги престола. А под ней поименно все окрестные царские фамилии выписаны и портреты висят, чтобы, упаси Бог, не проглядеть, кого
Человек 600.
— Ай да сволочь — думает Гаврила с некоторой, впрочем, долей восхищенияДа тут работы года на три..-, но говорить ни чего не говорит, так как запахов еще ощущать не может.
— Так как? — спрашивает Петр, — Подумать надо — степенно отвечает Гаврила — Дело не шутейное. Поворот в судьбе.
Обрадовался Петр Митрофанов, обниматься полез.
— Думай — говорит — да отдохни с дороги.
Схитрил тут Гаврила.
— Занедужил я, Ваше величество.
Прислал бы ты ко мне какого ни наесть лекаря.
Тут огорчение наползло на лицо Петра Митрофанова.
— Нет у меня лекаря. Помер наверное.
— Как так? — удивился Гаврила — без лекарей нынче нельзя.
— Извини уж, брат, пытать я его отдал.
Угостил он Гаврилу кубком вина заморского и повел пыточные камеры да тюрьму показывать. Идет Гаврила носом хлюпает, а по сторонам поглядывает, все примечает. Где стража стоит, где места потаенные имеются, где проходы в другие помещения.
Весь дворец обошли они. Все камеры и пыточные стенды осмотрели, а напоследок подарил ему Петр Митрофанов набор пыточных инструментов золотых да серебряных, с каменьями самоцветными. Принял Гаврила этот знак внимания и в похвалах придворным умельцам рассыпался. И действительно, с такой любовью и умением были они изготовлены, что пытаемые (особенно из интеллигенции) получали такое эстетическое удовольствие, что боли почти и не чувствовали.
Спрятал Гаврила инструмент за пазуху. Тут гонги ударили, поднялся шум во дворце — оказалось, обед наступил.
Посадил Петр Митрофанов Гаврила за свой стол. Прибежали слуги резвые, стали напитки да заедки предлагать.
Едят они, разговаривают. Гаврила все на спиртное налегает, лечится и рассказывает хозяину о своих подвигах. Еще пуще захотелось Петру Митрофанову оставить у себя славного героя. Начал он его уговаривать, чтоб остался, а Гаврила ни в какую. Охмелел он от горячительных напитков, осторожность потерял. Ругаться стал, и до того разошелся, что прилюдно Петра Митрофанова сволочью международного масштаба обозвал. От таких слов Петр даже чувств лишился. А когда очнулся, только глазом мигнул. Подхватили славного Гаврилу за руки, по голове крепко вдарили, да выволокли из-за стола.
— Запереть! Стеречь пуще глаза!
Потеть не давать! — закричал вслед Петр Митрофанов.
— Есть! — дружно откликнулись заплечных дел мастера и подмастерья.
А мудрецам своим приказал Петр придумать самую страшную муку.
— Такую страшную, чтоб мне его самому жалко стало!
Разошлись все по своим делам — мудрецы пытку придумывать, а Митрофанов — в гарем. Там его ждала Звезда Востока — Несравненная Гюльчатай. Рассказал он ей о своей обиде и не утаил, что нанес ее Гаврила.