Повесть о великом инженере
Шрифт:
Незадолго до празднования Дня независимости, отмеченного пушечным салютом кораблей, треском шутих и ракет, стрельбой в воздух из револьверов и пистолетов, колокольным звоном, визгом пищалок и дудок, открывается, наконец, и русский павильон.
Газеты преподносят читателям очередную сенсацию: решено собрать автографы всех экспонентов, участвующих в Филадельфийской выставке, и сложить их в особый ларец, где эти подписи будут храниться под семью замками и печатями до 1976 года, то есть до столетнего юбилея 1-й Всемирной американской выставки.
Если это сообщение не было газетной уткой и такой ларец сохранился до наших дней, было бы интересно взглянуть на подписи тогдашних участников русского павильона Сазикова, Овчинникова, Сапожникова и многих других владельцев фирм,
Блеск художественного литья, чеканки, украшений затмевает скромный уголок с экспонатами русских машиностроительных фирм. Токарный станок для обточки вагонных колес, стальные вагонные оси и бандажи, рельсовые накладки, костыли и болты с гайками, сигнальные фонари и рожки, щипцы для пломбировки вагонов - все это связано с широко развернувшимся в России железнодорожным строительством.
Внимание Шухова и его спутников привлекает экспонат с немногословной надписью: «Пластырь отакелаженный для быстрой остановки течи в подводной части судна». Из надписи можно узнать, что автор изобретения - житель Санкт-Петербурга лейтенант Макаров (мог ли Шухов думать, что двадцать восемь лет спустя он узнает из газет о гибели броненосца «Петропавловск» с находившимся на борту Степаном Осиповичем Макаровым, который за эти годы успел пройти путь от лейтенанта до вице-адмирала, командующего Тихоокеанским флотом?).
С теплым чувством осматривают Владимир Григорьевич и его товарищи небольшой стенд «Систематические коллекции инструментов и образцов для обучения столярно-модельному, слесарному, токарному и кузнечному мастерствам студентов Московского высшего технического училища». Приятной неожиданностью был успех, который вызвали эти образцы у представителей американской высшей школы. Директор Массачусетского технологического института в Бостоне Джон Ронкл заявил в своем публичном докладе (потом он вышел отдельной брошюрой под названием «Русская система обучения в мастерских будущих инженеров и механиков»), что России принадлежит честь решения важной задачи технического образования, и рекомендовал для американских высших школ русскую систему как наилучшую.
Закончив знакомство с Филадельфийской выставкой, собрав необходимые материалы, профессора и воспитанники Московского высшего технического училища снова отправляются в путь. Им предстоит еще побывать на металлургических заводах Питтсбурга, в других промышленных центрах, на строительстве железных дорог.
Шухову нравятся предприимчивость и деловитость американцев, их неистощимая изобретательность, которая проявляется в создании всевозможных приспособлений, ускоряющих и облегчающих работу. Но он подмечает и слабую сторону американского промышленного развития - невысокий уровень технической культуры на предприятиях и стройках. Инженерная деятельность здесь мало связана с применением научных методов. Это, скорее, искусство, опирающееся на интуицию. Авторитет завоевывает тот инженер, который может начертить тростью на полу кузницы или литейной контуры нужной детали, а затем быстро наладить ее изготовление. В ходу изречение: «Построим машину, пустим ее и посмотрим, почему она не работает». Так нередко рассуждают и дипломированные инженеры. Излишние запасы прочности угадываются в очертаниях мостовых ферм, в фундаментах инженерных сооружений. Короче говоря, всюду сказывается тот подход к работе проектировщика или конструктора, который глубоко чужд Шухову, против которого он будет восставать на протяжении всей своей инженерной деятельности.
Как-то после посещения одного из американских заводов Шухов поделился своими впечатлениями с предпринимателем - общительным и толковым человеком. Оценив трезвый ум и наблюдательность молодого русского инженера, заводчик предложил Шухову хорошо оплачиваемую должность. Владимир Григорьевич отказался. Его труд должен принадлежать его стране. Он успел убедиться в том, что в Америке погоня за прибылью, безудержная спекулятивная горячка заставляют приносить в жертву насущные интересы хозяйственного развития. Иногда
Шухову не по душе и многие другие стороны американской жизни - конкуренция политических партий, погоня за голосами, крикливые перепалки соперничающих между собой кандидатов во время избирательных кампаний. Как не признать правоту профессора Д. И. Менделеева, с которым он имел случай познакомиться во время посещения Филадельфийской выставки. Подытоживая свои американские впечатления, Дмитрий Иванович сказал: «А оставаться жить там - не советую никому из тех, кто ищет от человечества чего-нибудь, кроме того, что уже достигнуто… никому из тех, кто развились до понимания общественных задач. Им, я думаю, будет жутко в Америке».
Огни Апшерона
Год 1877-й. Шухов работает в чертежном бюро Управления Варшавско-Венской железной дороги. После обильной впечатлениями и знакомствами заокеанской поездки молодому человеку приходится гнуть спину над чертежами железнодорожных насыпей, станционных зданий, складов, локомотивных депо. С первых дней работы в управлении он убеждается, что здесь не в чести самостоятельность мышления, поиски новых технических решений. Остается покорно следовать распоряжениям начальства, которое не допускает мысли, что у инженера-непутейца может возникнуть дельная «железнодорожная» идея. Правильно ли поступил он, отказавшись от предложения академика Чебышева? Да и вообще не ошибся ли в выборе профессии? Многие полагают, что такой вопрос, несколько странный для дипломированного инженера, чьи способности замечены и оценены, мог возникнуть у Шухова под влиянием слышанных еще в юности рассказов старого друга их семьи великого хирурга Николая Ивановича Пирогова. Не лучше ли облегчать страдания, чем быть чиновником в инженерной фуражке, обреченным на рутинную работу, не дающую пищи уму?
Трудно сказать, таким или нет был ход мыслей молодого инженера, но он решается на неожиданный шаг - поступает в качестве вольнослушателя в Военно-медицинскую академию. Служба в управлении дороги отнимает дни, занятия в академии поглощают вечера и воскресенья. Такая нагрузка способна подорвать даже крепкое от природы здоровье. Врачи рекомендуют Шухову не только отказаться от непосильной затеи - совмещать работу в чертежном бюро с занятиями в Военно-медицинской академии, но и покинуть побыстрее сырой, холодный Петербург.
Уехать на юг. Но на какие средства? И тут сама судьба приходит Шухову на помощь в образе инженера Александра Вениаминовича Бари, с которым он случайно познакомился на Филадельфийской выставке. Соединенные Штаты, где Бари успел прожить несколько лет, казалось бы, самое подходящее место для человека такой кипучей энергии и деловой изобретательности. Но Бари был уверен, что со своими способностями он еще быстрее добьется успеха в России, стоящей на пороге великого промышленного развития.
«Товар», который Бари мечтал выбросить на рынок,- технические услуги, то, чего, по его мнению, так не хватало здешним толстосумам. Замысел Александра Вениаминовича - основать строительную техническую контору, одну из первых в Москве - кажется весьма дельным Шухову. И уж как нельзя более своевременно звучит предложение Бари принять руководство отделением конторы в Баку - новом и быстро развивающемся центре русской нефтяной промышленности. Вот она, нежданная возможность сменить климат, перебраться на юг, к берегам Каспийского моря! Если не смотреть вниз, на мутновато-зеленую морскую воду, на пенистый след за кормой, то чудится, что почтово-пассажирский пароход общества «Кавказ и Меркурий» стоит на месте, хоть и стучит изо всех сил изношенной машиной, звучно шлепает шлицами колес. Вправо по борту тянется бесконечная череда невысоких холмов, похожих на пыльные верблюжьи горбы. И лишь когда пароход начинает забирать в сторону, огибая мыс, ощущение неподвижности исчезает. Глазам открывается обширная бухта, мачты парусных шхун у причалов, массивная башня, словно попирающая сероватую массу домов.