Повесть о Жене Рудневой
Шрифт:
— Как?
— Увидишь.
Посадочные огни показались Жене тусклыми, еле заметными, как будто в тумане.
— Будешь садиться? — с тревогой спросила Женя.
Дина не ответила. В тот же миг летчица выключила мотор и машина плавно и бесшумно пошла на снижение. Замерли в различных положениях поршни, и только еще жил пропеллер. Винт пожужжал недолго и тоже застыл. На аэродроме было тихо, и это успокаивало. Сели, как показалось Жене, совсем незаметно, притаились. На всякий случай Женя расстегнула кобуру, потрогала пистолет — ощущение оружия придает уверенность.
Сидели и молчали. В любой момент
— Никулина, ты?
— Мы, товарищ командир.
— Все перебазировались на другую точку. Видели, что делается? Ждала только вас. Собирайтесь, даю пять минут, берите техника и за мной.
Столь поспешно менять аэродром приходилось впервые, но к этому были готовы. Заранее уложенное в вещмешке личное имущество, по-солдатски немногочисленное, и самолетные чехлы за пять минут погрузили в фюзеляж, привязали к нижним плоскостям. Взлетели втроем — третьей в кабину к Жене села старший техник эскадрильи Зина Радина.
— Ты тут одна вольготно жила, а теперь мы тебя уплотним, — сказала Зина, забираясь на крыло.
— Новый жилец, да еще с вещами! Без ордера на вселение не пущу, — в тон ей ответила Женя.
— Ордера нет.
— А билет есть?
— И билета нет.
— Ладно, заяц, забирайся, но сиди тихо, а то летчик выбросит тебя на ходу.
Аэродром возле хутора Воровского опустел. Вскоре рассвело. На взлетной площадке остался только один самолет, он стоял у самой дороги, без винта. В эту ночь «десятке» здорово досталось, осколками снарядов побило крылья и фюзеляж, срезало свечу на одном из цилиндров, раскололо лопасть винта. Старший инженер полка Соня Озеркова и техник Глаша Каширина уже заканчивали чинить мотор, и теперь оставалось поставить новый винт — его ждали, привезти обещали винт и летчика, который отогнал бы самолет в тыл для капитального ремонта.
Ждали около часа и напрасно. Мимо по дороге прошли отступавшие части — угрюмые почерневшие лица, на гимнастерках окопная земля, легкораненые хромают, зло сплевывают. Беженцы шли нервно, торопливо и так целеустремленно, будто твердо знали, куда идут.
Соня Озеркова подошла к обочине, собираясь спросить, далеко ли немцы, но ее самою окликнул какой-то командир:
— Эй, девушки, вы что тут загораете? Немец рядом. Уходите сейчас же!
Ничего не оставалось, как сжечь самолет, который они почти вернули к жизни за последние несколько часов.
— Глаша, открывай бензокран, — приказала Озеркова.
— Товарищ инженер, давайте подождем, ну хоть немножечко!
— Вот как раз еще «немножечко», и фрицы будут здесь. Слышала?
Хлопнул выстрел — ракета впечаталась в залитый бензином борт, пламя ухнуло, рванулось вверх. Лучше было отвернуться и не смотреть.
Долго ехали на полуторке, принадлежавшей ПАМу (передвижные авиамастерские) несколько раз попадали в «пробки». Тогда водители, заражаясь один от другого, начинали гудеть, вылезали на подножку и с надеждой смотрели вперед, некоторые забирались на кабины и комментировали происходившие на дороге события. Нервничали, то и дело поглядывали на небо, каждую секунду ждали крика: «Воздух!»
Во время одного из таких стояний Соню и Глашу нашел писарь инженера дивизии
— Не очень же ты торопился. В Воровском, поди, уж немцы, — выговорила писарю, Озеркова.
— Оставили?!
— Сами догадались.
В конце концов, пришлось съехать на боковой проселок; машин там было меньше, но и двигаться по нему оказалось совсем нелегко — грузовичок подбрасывало на колдобинах, Глаша и механик из ПАМа с усилием удерживались в кузове, ухватившись за борт. Авария, которую все четверо ждали, случилась к вечеру. Повозившись с полчаса, водитель установил, что лопнул промежуточный валик. Съели по куску хлеба и задремали в кузове.
Найти валик в ближайшем совхозе не удалось; оставалось сжечь и эту автомашину.
— Вот что значит отступление, — горько вздохнула Соня. — Сами губим технику.
— Не от богатства губим, а от нужды, — заметил, как бы оправдываясь, шофер, молодой белобрысый паренек.
— Это-то и страшно, — сказала Озеркова.
Двинулись налегке, невыспавшиеся, голодные.
На шоссе, куда они снова вышли, было совсем тихо и совсем пустынно. Пробки рассосались еще ночью, на асфальте остались следы гусениц, раздавленный навоз, в кювете валялась разбитая фура — видать, задел ее танк или тягач.
— Все прошли, товарищ инженер, — сказала Глаша, оглядываясь.
— Выходит, мы замыкающие, — невесело усмехнулся памовец.
И они пошли по шоссе, не зная точно, где фронт, где свои, где враг. Гул моторов услышали издалека, гремели гусеницы. Они перемахнули через кювет, затаились в кустах. Грохот нарастал, наполняя душу тревогой и тоской. Они лежат совсем на виду, в советской военной форме, со всеми документами, и стоит кому-нибудь из немцев (дай бог, чтобы были не немцы!) заскочить в эти самые кусты…
«Я среди них одна член партии. В плен невозможно. Застрелюсь. Оленька будет сиротой? Если и отец тоже…» Соня закрыла глаза, опустила голову на руки.
Шофер тихонько толкнул ее в бок:
— Гляди, товарищ лейтенант, немцы, так и есть. Задери их…
— Первый раз вижу их живьем, — сказал памовец.
— Лучше бы вовсе не видеть, — проговорила Соня.
Танки шли полным ходом, проплывали огромные страшные кресты, выхлопной чад солярки относило ветром в их сторону. Прогрохотали тягачи с гаубицами, прошли грузовики, полные солдат, — их не заметили. Сидеть в придорожных кустах бессмысленно и небезопасно. У Глаши оказалась карта, по ней решено было двигаться на восток, пробиваться к своим. Первым встал высокий памовец и тут же пригнулся, сел на корточки.
— Ты чего? — спросил шофер.
— Немцы! — прошептал памовец.
Невдалеке, у съезда на проселочную дорогу, стояли два немецких регулировщика с автоматами.
— Заметили? — встревожилась Глаша.
— А шут их знает. Не должны вроде.
— Как же быть? А, товарищ инженер? — спросила Глаша.
— Подожди.
Прошла еще одна колонна машин и танков, наступило затишье. Регулировщики сели на мотоциклы и укатили. Только тогда по одному они перебежали дорогу и зашагали к ближайшей станице. В станице немцев пока еще не было. На улицах мирно бродили куры, женщины неторопливо несли на коромыслах полные ведра, победно кричал петух. Здесь их в одном доме накормили и устроили спать.