Повесть о Жене Рудневой
Шрифт:
— Но учтите: самое важное — взаимодействие, четкость и слаженность! — Бершанская смотрит испытующе.
Испробовать новый прием приказано двум экипажам — Наде Поповой со штурманом Катей Рябовой и нам с Олей Клюевой. Принят во внимание наш опыт неоднократных совместных полетов с Надей Поповой.
Перед вылетом мы вчетвером раскладываем на нижней плоскости самолета карту, изучаем район бомбометаний — предстоит уничтожить переправу через Терек возле Моздока. Места эти нам знакомы, приблизительно знаем уже, сколько там прожекторов, как работают вражеские зенитки. Что и говорить:
— Они сейчас, как бешеные, трясутся над своей переправой, — говорит Катя озабоченно.
— Тем более следует раздолбать, чтобы не создавать у врага напрасных иллюзий, — смеется Надя. — Не будет переправы, и волнения отпадут.
— Еще попасть надо, — резюмирует Оля.
Для большей наглядности чертим на земле реку с переправой, огневые точки. Маленькая Катюша, не поднимаясь с корточек, по-воробьиному перескакивает на другую сторону чертежа, дорисовывает зенитные батареи. Несколько раз проигрываем наш полет: распределяем роли, рассчитываем время.
— Все предусмотрели, а чего не предусмотрели, станет ясно над целью, — заключает Надя.
Небо давно без солнца, закатный румянец тоже сходит. Снежные вершины почернели, над ними уже сверкают звезды, серые пуховые облака, кажется, остановились. В станице мычат коровы, назойливо блеют овцы.
Бомбы подвешены.
— Смотрите, не промажьте, — предупреждает мастер по вооружению.
Сверяем часы.
— По самолетам! — командует Евдокия Давыдовна. Сегодня она сама выпускает нас в воздух и заметно волнуется, дважды переспрашивает: все ли мы проверили. Некоторое время что-то обдумывая, стоит около нашей машины:
— Ну ладно, пошел! Ждем.
Мы с Олей вылетаем первыми, наша задача — вызвать огонь на себя. Мотор работает как часы, инженер Соня Озеркова сегодня возилась с ним полдня. Внизу совсем темно, скоро так же будет и вверху.
Вот и знакомые ориентиры. Слабо мерцает река — самый лучший ориентир. Терек вьется, будто «змейкой» уходит от прямых попаданий. Линию фронта пересекаем на высоте 1200 метров.
— Подходим к цели, — говорит в «переговор» Оля. По голосу чувствую напряжение. Я тоже волнуюсь, пожалуй, больше, чем вчера и позавчера. Очень важно, чтобы у нас все получилось удачно, тогда и другие поверят в новую тактику и будут действовать уверенно.
По времени мы должны быть над целью. Пора! Даю ручку от себя, прибавляю газ, несемся на замаскированную темнотой цель. Внизу ни огонька и полное молчание. Представляю, как хорошо слышен наш мотор немцам. Скорей бы уж начинали! Ведь знаю: подпускают!
Сколько раз мне приходилось лететь, схваченной несколькими лучами сразу, идти рывками, из стороны в сторону, уходить от разрывов и «змейкой» и «горкой», обнаруживать новые и новые дыры в плоскостях, порою совсем близко к кабине, видеть разлетающиеся в стороны огненные шары прямо перед собой по курсу, каждую секунду ощущать приближающуюся опасность! В такие моменты волнение и страх уходят на задний план, остается упрямое желание сманеврировать еще резче и точней (особенно хорош был прием «скольжение на крыло»), обмануть врага, вырваться
Кровь в голове отстукивает секунды, во рту слюна, руки взмокли, а они молчат и молчат. Не выдержали! Рядом встала «березовая роща» лучей, рявкнули зенитки. Началось! Но теперь по крайней мере знаешь, что делать.
— Очнулись, гады!
Мой штурман тоже освободилась от тяжести ожидания. Самолет мечется по небу, в свете мелькают куски облаков. Хорошо бы, не поймали! Нет, все-таки прилипли, схватили, повели. Огонь пушек становится прицельнее, от прямого попадания снаряда в плоскость самолет подбрасывает. Ну и дыра! «Только бы не в мотор, только не в мотор», — твержу про себя; о том, что может ранить, даже думать не хочется.
— Уходим вниз, — командует штурман.
Резко ухожу к земле, теперь разрывы над головой, светящиеся трассы пулеметов тоже скрещиваются где-то в высоте, а прожекторы держат. Это даже хорошо, ведь моя главная задача подольше «поводить») прожектористов и отвлечь их от Нади и Кати.
— Как там? — кричу в трубку.
— Пока ничего.
И буквально через две секунды:
— Ура! Сработали! Долбанули, что надо! Жми быстрей!
Слышу взрывы, четыре, один за другим. Лучи тотчас отлипли, вокруг полная темень, ни одной вспышки. До чего замечательно!
И я «жму». Набираю высоту, разворачиваюсь и планирую на цель с тыла. Теперь фашистов отвлекает Надя Попова. Там, впереди, лучи кромсают небо, упираются в облака. А мы подкрадываемся к переправе.
— Держать боевой курс, — раздается в «переговоре».
Пока прожектористы азартно гоняются за вторым самолетом, Оля спокойно прицеливается (переправа хорошо видна на мерцающей реке), и все четыре бомбы летят вниз.
— Точно, Марина, угодили точно!
Мой штурман ликует, даже подпрыгивает. Я ее поздравляю.
— Видишь, как мы прицельно бьем, когда нам не мешают, — кричит Оля.
— Надо бы им листовку сбросить, написать: «Не мешайте работать!»
И тут все начинается сначала. Опять нас ловят, за нами охотятся, зенитки бьют чуть ли не очередями, но совсем неприцельно, растерялись и остервенели фрицы!
Мы уходим, сектор газа отжат до отказа. Самолет на 200 килограммов стал легче, и маневрировать теперь проще. Курс на аэродром.
— Получилось, правда? — говорю, когда пушки замолкают и как по волшебству исчезает частокол лучей.
— Вот и остались без переправы. А здорово мы подходили — культурно, спокойно, как над полигоном.
— Новую построят.
— Ничего! Плюнем в новую раз шесть-восемь — и начинай все сначала.
«Какие мы оптимисты! А в общем — правда», — думаю я.
В ту же ночь вылетели на бомбежку парами еще несколько экипажей. В их числе летали на Моздок Дина и Женя. Их четвертый вылет был особенно удачным: первой же бомбой Женя погасила прожектор. Новый прием полностью себя оправдал.