Повесть об отроке Зуеве
Шрифт:
— Покинул отряд. И в Сале-гард не приходил?
— Не было у нас дончака.
Атаман горестно покачал головой.
— Думаешь, погиб? — спросил Зуев.
— Другого пути, кроме Березова и Сале-гарда, тут нет. Одна дорога — Обь. По ней ходим…
Сухими глазами Зуев смотрел сквозь слюдяное окошко. Лошадь у плетня. Стог сена. Вдали стена леса.
Снаружи кто-то подошел к завалинке и, приставив ладони ко лбу, вглядывался в избу.
Петька!
Зуев вышел во двор.
— Ждал во все жданки, — кинулся к нему мальчик. Петька окреп, постригся в кружок — настоящий казачонок.
— Да ты скоро
— Атаманом не хочу.
— Что так?
— А так.
— Жизнь ничего?
— Известное дело — сиротская жизнь.
Они медленно брели по улице. Сбоку — верный Петькин пес Бурый.
— Вася, я вот что надумал, — сказал Петька. — Хочу быть натуралиссой.
— Чего? — Зуев попытался улыбнуться. — Натуралистам медалей не дают.
— На кой мне медаль. Помнишь, говорил — в Тобольске есть школа.
— Есть.
— Буквы кой-какие знаю. А счету выучусь. Или с собой бери. Куда хошь пойду. Чего хошь добуду.
— Добытчик ты известный. Да не могу взять с собой.
— Мал, да?
— У нас дорога долгая. А вот насчет тобольской школы — тут резон есть.
Денисов поддержал Зуева — богоугодно пристроить сироту. Мальчонка справный. За коштом дело не станет. Худо-бедно, а на кошт березовские казаки соберут деньжат.
Вану пропадал у своих сородичей.
Зуеву показали приземистую юрту без окон. Свернувшись калачиком, Вану спал на кошме. Тлел очаг. Баба в залатанном кафтане раскачивала люльку, подвязанную к матице.
Ни слова не говоря, Зуев толкнул остяка. Тот даже не пошевелился.
— Зацем присёл? Спит музенек! — вскричала баба.
— Муженек?
— Хоросий музенек.
— Послушай, Вану мой проводник. Он ходил со мною к морю. Теперь я ухожу в Тобольск.
— Уходи, уходи. Ты — русский, уходи к русским. Вану со мной зить будет.
За несколько месяцев совместного путешествия Вася привязался к остяку. Ему был мил этот бесхитростный, славный человечек. Жаль расставаться. Махнул рукой:
— Черт вас разберет…
Что осуждать остяка? Дошел до Карского залива, претерпел все тяготы мучительной дороги по тундре. Как и обещал.
Атаман Денисов выделил на обратный путь четыре лодки с казаками. Поклажа — чучела, коллекции — заняла много места. Казаки, обещал атаман, помогут Зуеву добраться до Тобольска, отправить в столицу багаж.
Зуев просил Денисова передать остяку деньги. Вместо пяти рублей отвалил четвертную, третью часть своего годового оклада.
Казаки уже взялись за весла, когда к берегу прибежал Вану. Был он весел, что-то выкрикивал.
— Стой, стой. Вану с Васей пойдет.
Вану, высоко поднимая ноги в кожаных чарках, торопливо шлепал по мелководью, вскарабкался на лодку.
— С тобой пойду. Не буду жениться.
Казачонок Петька подобрал под ноги мешок с пожитками. В мешок он сложил все свое имущество — лук, стрелы, беловятки, пару холстинных рубах, чулки, пимы.
— Садись рядом, — сказал Петька.
Остяк набрал пригоршню воды, плеснул в лицо. Песенка складывалась сама по себе, рождалась, как ручеек, пересчитывающий камешки. Вану прилежно перечислял слова: Зуев, Тоболесск, тундра, тайга, натуралисса.
Возле остяка в деревянной клетке спал белый медвежонок.
Почти
— Зуев Василий, прощевай! — крикнул атаман. И дал залп из мушкета в воздух.
— Про-о-оща-ай, Денисов!
— Зуев Василий, пути тебе счастливого! — Атаман помахал рукой и что было сил — лодки уже отошли далеко — сипло проорал: — Сим победиши!..
А по песчаной отмели, вровень с лодками, бежал пес Бурый. Он сердито звал Петьку. Насторожа уши, останавливался, ожидая знакомого, сызмальства узнаваемого отклика.
Потом Бурому преградила дорогу глубокая излучина. Он носился вдоль кромки воды.
И долго-долго еще слышался отчаянный, захлебывающийся от смертной тоски лай собаки…
Через несколько месяцев по приезде Василия Зуева в Красноярск Паллас писал в Академию наук:
Я должен сего гимназиста хвалить. Зуев своею ездою через северную болотистую страну, называемую тундрой, доставил первые известия о состоянии и естественных продуктах сей северной страны и северной части Уральского горного хребта. Описал он рыбную и звериную ловлю в тамошней стране и сделал нужные коллекции и модели. Да сверх того собрал достопамятные известия о нравах и обыкновениях остяков и самоедов, а также сочинил словари чистого остяцкого и самоедского племени, их языков. Привез он и живого белого медвежонка. Через то мог я сделать описание сего, зоологами не описанного зверя…
Дойдя до Ледяного моря, дал точное положение Карской губы.
Так ученые России впервые узнали о гимназическом питомце Василии Федорове Зуеве, самом юном землепроходце в мировой географии.
ЭПИЛОГ
Грустно расставаться с Василием Зуевым. Мне дорог этот подросток. Чувство такое, точно он мой современник, а не человек, который жил почти двести лет тому назад. Может быть, это чисто личное восприятие, не знаю. Читая его записи, книги, статьи, я не переставал поражаться живости, близкой по духу, по времени простоте зуевского слога, такой знакомой мальчишеской непосредственности, с какой он воспринимал мир. Разве мы не так удивляемся всему новому и необычному, что окружает нас? Разве нынешним мальчишкам не присуще, как Зуеву, желание что-то открыть для себя и для людей, не созвучно его любопытство?
Проходят годы, десятилетия, века, а стремление найти свой «чаятельный берег» — не обязательно географический — как эстафетная палочка, передается из поколения в поколение, от одного времени к другому. Так было, так будет всегда. И мне кажется, что школяр и землепроходец XVIII века Василии Зуев принадлежит к тем счастливцам, кто имеет завидное право передать сегодняшнему сословию мальчишек эстафетную палочку мужества, умения преодолевать любые трудности на пути к достижению благородной цели.