Повесть об укротителе

Великанов Василий Дмитриевич

Ваня хотел быть таким же сильным, как Николай Павлович, и вместе с ним укрощать зверей.

ГОРЯЧАЯ КАРТОШКА

Мартовская ночь была холодная, сырая. Встречный ветер посвистывал в узенькие щели товарного вагона, Поезд шёл почти «шагом» и часто останавливался. Лязгали буфера, вагоны толкались и вздрагивали. Казалось, что этому нудному движению не будет конца.

Так в те времена ходили поезда.

В теплушке вокруг раскалённой докрасна чугунной печи сидели плотным кольцом демобилизованные красноармейцы,

курили махорку и рассказывали интересные житейские истории и побасенки. Здесь же, рядом с матросом Федей, сидел и Ладильщиков,

В углу на привязи стоял Мишук, Ночью он обыкновенно спал, а сейчас не ложится. Топчется на месте, качается из стороны в сторону и временами со стоном мычит «у-у-у». Он голоден. Едут уже вторые сутки, а хозяин дал ему лишь небольшой кусок жмыха. Только раздразнил аппетит. Да и холодно в углу, продувает.

На печке стоит солдатский котелок, из которого курится пар и несется запах картошки.

Ладильщиков знает, что его Мишук страдает от голода, но что он может сделать? У него у самого-то осталась маленькая корка хлеба.

Красноармейцы угостили медведя кто чем мог, но это угощение лишь разожгло аппетит, У самих-то красноармейцев было по две воблы, по фунту чёрного хлеба и по куску сахара. Скуден был солдатский сухой паёк в те годы,

Но вот все интересные истории рассказаны, парная картошка съедена и в вагоне разлилась приятная теплота, Люди разомлели и, прильнув головой к своим тощим вещевым мешкам, задремали.

Ладильщиков подошёл к медведю и, разрезав на тонкие кусочки две картофелины, стал угощать Мишука, Медведь втягивал губами кусочки в рот и жадно глотал. Съев картошку, медведь высунул кончик чёрного языка, схватил лапами руку хозяина и потянул её ко рту. Но в руке уже ничего не было. Медведь глухо хрюкнул и отпустил руку.

— Эх, — вздохнул Ладильщиков, — плохо мы с тобой живём, Мишук… Потерпи, будем жить лучше.

Ладильщиков прилёг на пол возле матросов и вскоре уснул.

Колеса однообразно отстукивали: тек-так… тек-так… тек-так…

Печка постепенно затухала: угли меркли и меркли сначала до тёмно-красного цвета, потом до бурого и пепельно-тёмно-серого. А запах варёной картошки не исчезал, хотя на печке давно уже стоял котелок только с водой.

Медведь крутился на привязи и тянулся, рвался к печке, дёргая цепь. Вагон вдруг сильно стукнуло, качнуло, и вместе с движением вагона Мишук дёрнулся от стены, Кольцо не выдержало. Теперь он на свободе. Медведь зашагал к печке. Матрос Федя, на которого наступил Мишук, спросонья выругался:

— Кой черт там лезет, как медведь…

И, перевернувшись на другой бок, закрыл голову бушлатом.

Добравшись до печки, Мишук сунулся носом в котелок и тут же отпрянул — в морду ударил горячий пар. Медведь присел и сунул в котелок лапу. Её обожгло кипятком. Медведь выхватил лапу и ударил по котелку. Горячие брызги обожгли медведю нос. Разъярённый зверь зарычал и пихнул лапами печь, С громом и стуком рухнула на пол длинная железная труба, и рассыпались красноватые угли. Разбуженные стуком и рычанием зверя, красноармейцы вскочили и заметались

во мраке по вагону, не понимая, что же произошло. Вагон сильно толкнуло, и люди повалились на пол. Поезд остановился. Кто-то крикнул: «Пожар!», а матрос закричал: «Полу-ундра!» и, открыв дверь, выпрыгнул из вагона. За ним запрыгали наружу и другие.

Проснувшись, Ладильщиков тоже не сразу понял, что случилось, но, присмотревшись, увидел своего Мишука, который сидел посредине вагона и с ворчанием мял лапами жестяную трубу. Ухватившись за цепь, Ладильщиков изо всей силы потянул медведя в угол.

— Мишук! Мишук! На место!

К вагону подбежал высокий железнодорожник и, размахивая фонарем, крикнул:

— Что тут случилось?!

— Авария! — ответил матрос Федя. — Уберите от нас косолапого черта!

Ладильщиков собирал по полу угли.

— А какая это станция? — спросил он.

— Бологое.

— Во, как раз сюда мы и ехали с Мишуком на гастроли.

— Отчаливай, браток, со своим зверем!.. — крикнул матрос Федя.

Кое-как опять установили повреждённую печь. Труба была сильно помята.

— Без инструмента её не выправишь, — сказал Ладильщиков.

Железнодорожник осмотрел печь и сердито сказал:

— Пожар могли сделать… Придётся вам, гражданин, штраф уплатить за порчу казённого имущества.

— Я признаю, но… у меня нет денег.

— Мы сами всё исправим, — сказал матрос Федя.

— Это не имеет значения, — продолжал железнодорожник, — пройдёмте к начальнику станции.

— Сейчас, я только отвяжу Мишука.

Пока Ладильщиков выводил из вагона медведя, железнодорожник исчез.

— Сдрейфил! — засмеялся матрос. — И о штрафе, небось, забыл!

Рассветало. Пахло сыростью, весной. На путях снег был тёмный от масел и угольной пыли. Село начиналось прямо от станции деревянными серыми домиками.

Медведь, внюхиваясь в воздух, спокойно зашагал за хозяином.

Кто-то из дорожных друзей-красноармейцев на прощанье посоветовал Ладильщикову:

— Корми его получше.

А матрос Федя вслед ему весело крикнул:

— Счастливого плаванья, браток!

ХОРОШАЯ ВСТРЕЧА

Прошло полгода. За это время немало поколесил Ладильщиков со своим Мишуком по городам и селам Псковской, Новгородской и Тверской губерний.

И вот Ладильщикова пригласили в Москву, в летний театр первой Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Но когда он познакомил со своими номерами директора театра Аменицкого, тот сказал:

— Видите ли, товарищ Ладильщиков, всё это неплохо, но не совсем то, что нам надо. Силовые номера у нас уже есть, а борьба с медведем хоть и азартное зрелище для простого народа, но несколько примитивно и не несёт в себе значительной идейной нагрузки. Не можете ли вы, Николай Павлович, представить нам что-нибудь тематическое на злобу дня, как делает это Владимир Дуров?

— Не знаю… Надо подумать… — промолвил Ладильщиков.

— Да, да, подумайте, Николай Павлович. Посмотрите выставку. Может быть, она вам навеет что-нибудь новое, творческое.