Повесть "Спеши строить дом"

Китайский Станислав Борисович

— Все ребята, кончай ночевать. Дело закрывается.

— Это как так? — ехидно поинтересовался эксперт, нарушив молчаливый договор не торопить «архангельские» вести.

Баянов выдержал паузу, но его никто не подгонял, и он стал рассказывать, хотя вроде бы и докладывал:

— Как? Да вот так: Чарусова вчера увезли из Хазаргая в областную больницу. По вызову фельдшера за ним пришла машина санавиации. Диагноза не помню, но что-то с сердцем — латынь какая-то. Дело серьезное, но из больницы сказали, что надежды имеются... Черт бы его побрал, столько из-за него... А ему игрушки! — вдруг рассвирепел Архангел. —

Эксперименты, понимаешь! Мы тут как черти болотные... Он ведь что? — он ведь йогом был! Представляешь — йогом! Это в лесу-то? Ну ежься там в своем городе сколько влезет, а мы-то при чем? Вот и доёжился!

— Давайте по порядку, Серафим Иннокентьевич! — попросил Размыкин. — А то не понятно ничего.

— Чего тут непонятного? Все понятно! — сказал Витязев, узнавший главное и потерявший интерес к подробностям. На лице его было написано, что он ничего другого и не ожидал, что все более-менее так и должно было быть и что пора заняться делом. Однако дела для занятия теперь не было, и он остался вместе со всеми и стал слушать Баянова.

Оказалось, что участковый тоже не верил в смерть Чарусова с самого начала, вернее, с того момента, когда оказалось, что труп исчез.

— Да нет, еще раньше! — поправил он. — Еще когда в Хамой ехал. Вот еду и знаю — зря! ничего такого... И ты вот, — посмотрел он на Владимира Антоновича,— правду говорил, все — правду, а мне не верилось. А когда тела не нашлось, тут я вовсе уверился: никакого хрена и не было. Для того, чтобы не вовремя умереть, причина требуется: или быть семи пядей во лбу, или дело большое, народное дело начать! А этот? Дом! Экая невидаль!..

И потому как не верил, то сразу же по прибытии в Хазаргай Баянов поинтересовался, не объявился ли тот в деревне. Первым делом он завернул к этой самой Светлане Аркадьевне, но изба была на замке, и он рванул к дому Чарусовых. Только что вернувшаяся с фермы Катерина, сестра Чарусова, рассказала, что домой Григорий не заходил, его увезли в город прямо из медпункта, а эта, Светлана Аркадьевна, уехала вместе с ним, женой назвалась... Тогда Серафим Иннокентьевич скатался в медпункт. Там ему сказали, что Чарусов объявился у них часов в 11 утра в очень тяжелом состоянии. Нет, не инфаркт, какая-то другая штука, по-русски названия нет. Фельдшерица вызвала район, район — город, приехали, увезли.

— А как Светлана Аркадьевна узнала, что он в медпункте? Он заходил к ней? — спросил Размыкин.

— Вот это упустил, — сокрушенно признался Баянов. — Ах, ты! Упустил. Но, думаю, не обязательно ему заходить было: сарафанное радио мигом сообщит! Могли и сообщить.

— А не могла ли она объявиться здесь, помочь ему сначала умереть, а потом воскреснуть и добраться до села и так далее? А?

— А зачем вам это знать? — вмешался Владимир Антонович. —Факт есть факт и, все тут. Чарусов жив. Разве этого недостаточно?

— Вообще-то достаточно, — сказал Размыкин, пристально глядя в лицо Владимиру Антоновичу. — Вполне достаточно. Но если Чарусов умрет...

— Да не умрет он, — возразил Витязев. — Таких колотушкой не убьешь.

— А если он умрет, — продолжал Размыкин, — придется начинать все сначала. Вы знали, что он занимается йогой?

— Вообще-то, он что-то говорил, — сказал Витязев. — Но чтобы он на голове стоял, я не видел. Он нормальный человек.

— Упражняться он мог, допустим,

и где-нибудь за кустиком. Ведь вы не следили друг за другом?

Витязев кивнул.

— А мог вообще никаких упражнений не демонстрировать — йоги разные бывают. Недостаточно подготовленный к высшим йогам — к агни-йоге, к раджа-йоге — как правило, погибает или сходит с ума: занятие не безопасное. Даже в результате занятий хатха-йогой немало дураков остаются калеками. Но, по вашим рассказам, он вроде бы действительно нормальный человек. Зачем ему было убивать себя? Может быть, кто-то подвел его к этому? Попросил или заставил?

— Зачем вам все эти догадки? — перебил его Владимир Антонович. — Поезжайте в город, сходите в больницу и расспросите его самого. Чего проще?

Размыкин сказал, что именно так он и сделает и попросил эксперта Баянова собираться в обратную дорогу.

— Во сколько машина будет? — спросил он Архангела.

— Обещал часам к пяти. Пока дойдем...

— Торопиться некуда, — прервал его Размыкин. Он снова стал глуповатым и самоуверенным штангистом.— Василий Михайлович, не соорудите ли своего божественного чайку?

— Сегодня очередь Владимира Антоновича. Вчера дежурил я, позавчера Гришка, сегодня — ты.

— Вы что, остаетесь здесь? — спросил эксперт.

— Нет,— поторопился ответить Владимир Антонович. — Я — домой!

— А я остался бы, — неуверенно сказал Витязев. — Григорий вернется, а у нас тут дом готов. А?

— Нет, — сказал Владимир Антонович. — С меня хватит. Во как хватит! Ты уедешь, и все. А тут сплетен на год хватит... Тоже уезжать придется... Надо же всему этому стрястись!

— А что стряслось, собственно? — спросил Витязев. И сам себе ответил: — Абсолютно ничего! Спросят, так и рассказать нечего. Строили дом, не достроили дом... Чепуха какая-то. Ну заболел человек, два дурака приняли его за мертвого, людей всполошили, сами напугались — ну и что?

Владимир Антонович понимал, что Витязев упрощает все, потому как ему тоже нехорошо, что, как ни крути, то что случилось — случилось, и еще долго, кто знает как долго, будет оно аукаться и откликаться в самых неожиданных случаях и самым неожиданным образом.

Мужики говорили о йогах, о филиппинских знахарях, делающих бескровные операции, о гипнозе и самогипнозе. Болтали весело, словно гору свалили с плеч. Особенно веселился Галайда. Но сегодня Владимир Антонович и не думал осуждать его, ему нравился этот лысый стареющий человек своей непосредственностью, сентиментальностью и неподдельным жизнелюбием. С чего он попал в эти эксперты — невообразимо. Ему бы в пчеловоды! На медовуху... А ведь он — пьющий! — догадался Владимир Антонович и тут же предложил Витязеву найти остатки коньяка и взбрызнуть такой комический конец такой трагической истории.

В кабинет, перебив рассказ Владимира Антоновича, вошла высокая рыжая девица, наверное, секретарша, и позвала Размыкина к телефону. Следователь извинился и вышел вслед за ней, опять оставив Владимира Антоновича одного, и опять кабинет сделался серым и неуютным. И снова пришло ощущение собственного недомогания.

Чего я тут наговорил ему? — спросил себя Владимир Антонович, вдруг опять почувствовав прилив безотчетного страха. — Да нет, кажется, ничего особенного. Просто рассказал о себе — что делал и как вел себя после возвращения из лесу.