«Повесть временных лет» как исторический источник
Шрифт:
Почему так произошло?
Предыдущие исследователи, принимавшие без критики даты рассказов ПВЛ, вместе с тем принимали как реальный факт заключение «прелиминарного» договора в 907 г. и окончательного в 911 (912) г., что крайне сомнительно из-за столь большого временного разрыва. Эти сомнения подкрепляются тождеством имен послов на «предварительных» переговорах («Карл, Фарлоф, Велмуд, Рулав, Стемид») и в расширенном составе — в преамбуле договора 6420/912 г. («Карлы [370] , Инегелдъ, Фарлоф, Веремудъ, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Рюаръ, Актеву, Труанъ, Лидульфостъ, Стемиръ»), что вместе с наблюдениями над статьями «договора 907 г.» [371] делает проблематичным их проведение в 907 г. и, наоборот, позволяет думать, что они непосредственно предшествовали подписанию договора 6420/912 г.
370
В свое время чешский филолог Я. К. Эрбен предложил открывающую этот перечень лексему «карл/карлы» считать не личным именем, а шведским (др.-германским) существительным мн. числа «karli», т. е. ‘мужи’, что, возможно, имеет смысл (Эрбен Я. К. Объяснение и исправление некоторых темных и испорченных мест древнейшей русской летописи. //
371
См. по этому поводу: [Лихачев Д. С.] Комментарии. Повесть временных лет, ч. 2. Приложения. М.-Л., 1950, с. 266–268; Левченко М. В. Очерки…, с. 100–125; Сахаров А. Н. Дипломатия древней Руси…, с. 83–146; он же. Страницы русской дипломатии начала X в. // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978, с. 267–281.
Такое предположение не противоречит относительной хронологии, содержащейся в тексте ПВЛ. Так, из ст. 6415/907 г. можно видеть, что послы Олега вели переговоры с «Леоном и Александром», т. е. с императором Львом VI и его братом. Лев VI умер 11 мая 912 г., но еще в 911 г. сделал своим соправителем Александра, а 9 июня 911 г. венчал на царство и своего пятилетнего сына, будущего Константина VII Порфирогенита. Соответственно, договор греков с «русами» 2 сентября 911 г. был заключен уже от лица трех соправителей — Льва, Александра и Константина. Всё это убеждает, что появление Олега под стенами византийской столицы произошло летом 911 г., поскольку отсутствие имени малолетнего Константина в предварительных переговорах («равно другаго свещания, бывшаго при техъ же царихъ, Лва и Александра») не является препятствием, чтобы признать возможность их проведения не только до венчания Константина, но и после, поскольку они были предварительными, и Константину, даже в качестве номинального соправителя, не было необходимости на них присутствовать.
Из этого следует, что приход Олега с флотом на Босфор должен был произойти не позднее конца июля или начала августа 911 г., вскоре после случившегося в то же лето конфликта в Константинополе. Соответственно, и результативность переговоров в значительной степени была обусловлена не столько талантами послов Олега, сколько оперативными действиями и последующим военным присутствием «руси», всё это время простоявшей под стенами византийской столицы и снявшей осаду лишь после подписания договора. Отсюда и предупредительность имперской администрации, и полномасштабная «культурная программа» для послов Олега с осмотром городских святынь, проведенная по указанию царствующего императора, каким являлся именно Лев VI, чья инициатива была совершенно правильно отмечена в рассказе. Такой осмотр предусматривался посольским церемониалом и должен был быть отмечен в описании церемонии ратификации договора, поскольку процесс переговоров, приемы посольств и выплата им денежного довольствия фиксировались чиновниками имперской канцелярии. Из этого можно заключить, что в повествование об Олеге, которым воспользовался «краевед», наряду с текстом договора были включены выдержки из отчета о приеме русских послов, подобно тем, которые содержит трактат Константина Порфирогенита «О церемониях».
Что же касается традиционной хронологии событий, «растянутой» при хронометрировании ПВЛ, можно полагать, что косвенной причиной такого построения послужил 8-й фрагмент, оказавшийся не на своем месте еще до внесения сплошной «сетки лет», поскольку следом за ним идет не описание триумфального возвращения Олега, а рассказ об обстоятельствах его смерти, что привело к ошибке в исчислении дат и последовательности событий.
Причины такого расчленения изначально единого текста в свое время объяснил А. Г. Кузьмин, обративший внимание на фразу в рассказе о смерти Олега «и пришедшю ему къ Киеву, и пребысть 4 лета, на 5 лето помяну конь свой, от него же бяху рекъли волъстви умрети Ольгови» [Ип., 29], которая должна была открывать весь этот эпизод. Однако теперь ей предшествовало объяснение о предсказании волхвов, которое случилось «преже». На этом основании историк предположил, что первоначально смерть Олега была указана по возвращении его из похода 907 г., и лишь потом, когда «позднейший летописец получил в руки подлинный текст договора», ему пришлось примирять текст сказания об Олеге с датой договора. «Летописец сохранил старый текст сказания, но вставкой подлинного договора оторвал окончание статьи от ее начала. Так получилось два договора и хронологическое расхождение в пять лет» [372] .
372
Кузьмин А. Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Рязань, 1969, с. 83; он же. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977, с. 264–265.
На мой взгляд, ситуацию можно объяснить проще, поскольку в тексте прямо сказано, что предсказание Олегу смерти от коня было сделано волхвом «за несколько лет до похода на греков», после которого Олег прожил еще четыре с лишним года. Последнее обстоятельство отмечено и в тексте ПВЛ фразой, долженствующей следовать за описанием возвращения Олега в Киев: «и живяше Олегъ, миръ имея къ всемъ странамъ, княжа в Киеве» [Ип., 28]. Однако, вместо того, чтобы соединить поход и договор воедино, а затем отсчитать еще четыре лета на пятое, т. е. на начало сентябрьского 6424 года, что указывает на осень 915 г. как реальную (по легенде) дату смерти Олега [373] , «хронометрист» повел отсчет назад, разорвал текст «пустыми годами», тем самым отнеся дату похода на 907 г. и отделив от него собственно текст договора. Удревнение (911 вместо 912 г.) получила и комета Галлея, поскольку, по мнению того же редактора, она должна была не сопутствовать, а предвещать смерть русского князя. Умер ли Олег действительно в 915 г., или нет, мы остаемся в неведении, поскольку собственно рассказ об Олеге заканчивается словами «и с того разболевся и умьре» [Ип., 29]; во всяком случае сейчас можно утверждать, что в 912 г. он не должен был умереть [374] . Всё последующее — о «великом плаче людей» и о его погребении на Щековице, где «есть же могила его и до сего дни» — также принадлежит «краеведу-киевлянину», тогда как краевед новгородский уже во второй половине XIII в. сообщал о могиле Олега в Ладоге и даже «за морем» [НПЛ, 109].
373
По расчету Б. А. Рыбакова — в 916 г. (Рыбаков Б. А. Древняя Русь…, с.179).
374
Как я покажу далее, не исключена возможность, что героем сюжета предсказанной смерти от коня первоначально был Свенельд, многие черты и действия которого
Но прежде чем перейти к легенде о смерти Олега и попытаться идентифицировать его личность, посмотрим, что в этом плане может дать заключенный им с греками договор.
Сохранившийся в болгарском переводе, выправленном русским справщиком [375] , текст договора 6420/912 г. неоднократно привлекался историками и юристами в качестве источника сведений складывающихся отношений между Византией и Русью [376] и, если судить по упрекам, адресованным византийским императором Цимисхием Святославу, что его отец, Игорь, «презрел клятвенный договор» [377] , т. е. договор 6420/912 г., последний соблюдался обеими сторонами без нареканий на протяжении чуть ли не тридцати лет. Сейчас можно считать доказанным, что из его текста были изъяты пункты, составившие так называемый «договор 907 г.». Это подтверждается как анализом отсутствующих в тексте статей в сравнении с договором Игоря, так и перенесенного в ст. 6415/907 г. ПВЛ описания его ратификации, заключавшейся в процедуре крестоцелования византийских императоров-соправителей, с одной стороны, и клятвы Олега и его мужей «по рускому закону» оружием своим, Перуном и Волосом.
375
Обнорский С. П. Язык договоров русских с греками. // Обнорский С. П. Избранные работы по русскому языку. М., 1960, с. 119–120.
376
Сахаров А. Н. Дипломатия древней Руси…, с. 148–180.
377
Лев Диакон. История. М., 1988, с. 57.
Статьи договора 6420/912 г. можно считать достаточно хорошо изученными, хотя их толкование в ряде случаев (напр., об «отмене берегового права» [378] , поскольку речь идет совсем о другом), как мне представляется, требует пересмотра. Вместе с тем, в его тексте содержится свидетельство, до сих пор не учтенное исследователями в их попытках приподнять завесу тайны над личностью самого Олега.
Речь идет о титуле «светлый князь» («свет-малик» как ‘царь славян’ арабских источников [379] ) и обозначения Олега в тексте договора словами «нашасветлость», что оказывается экстраординарным явлением не только для истории древней Руси, но и всей средневековой России до Петра I, который ввел в употребление западноевропейскую титулатуру для аристократии [380] . В средневековой Германии титул «светлость» (serenissimus) означал владетельных князей, и в случае с Олегом служит неопровержимым свидетельством его принадлежности к высшим кругам собственно европейской аристократии, поскольку на севере Европы (Дания, Норвегия, Швеция) в то время титулы, как таковые, отсутствовали вообще.
378
Хачатуров Р. Л. Мирные договоры Руси с Византией. М., 1988, с. 103–104.
379
См. попытки истолкования: Заходер Б. Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе, т. II. М., 1967, с. 134–135.
380
Карпович Е. Л. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. СПб., 1886, с. 15–26; Шепелев Л. Е. Отмененные историей. Чины, звания и титулы в Российской империи. Л., 1977, с. 107.
Между тем, именно в этих вопросах греки были особенно щепетильны и неуступчивы, соглашаясь на то или иное титулование противной стороны лишь по предоставлению бесспорных доказательств правомочности таких притязаний, поскольку в истории собственной иерархии Византии схожий титул — «сиятельный» (illustris) употреблялся при Константине Великом только по отношению к высшим придворным чинам. Поэтому вряд ли случаен тот факт, что если «светлые князья» проходят через весь договор 6420/912 г., в договоре 6453/945 г. исследователь не обнаруживает этого титула, как если бы эти соглашения были заключены Византией с представителями государственных объектов разного ранга или вообще с разными государствами [381] .
381
Ср.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси…, с. 178, где автор распространяет этот титул на всех русских правителей того времени, что не соответствует действительности.
Беспримерный в русской истории титул Олега естественно затрагивает вопрос о местонахождении той «Руской земли», которую он представлял вместе со своим окружением, однако об этом его договор ничего не сообщает. «Руская земля» только противопоставлена «земле Грецькы» в качестве территории, подвластной руси, откуда в Византию приходят наемники и люди, «работающие… у христьяньского царя» [Ип., 27], причем, как можно заключить из текста, эта «руская земля» нигде не соприкасается с «греческой землей», между ними лежат «земли чюжи» («Аще вывержена лодья будет ветромъ великомъ на землю чюжю, и обрящються тамо иже от нас руси» [Ип., 26]), но кто на этих землях обитает, остается неизвестным.
«Привязка» Олега к Рюрику/Рорику, как я показал ранее, выводит нас из Поднепровья на территорию Центральной Европы, в Подунавье и на Балканы, где отмечены те же топонимы и этнонимы — «смоляне», «древане», «словене», — племена которых последовательно воюет Олег. В этой ситуации к месту оказывается и вставка об уграх, шедших «мимо Киева горою», т. е. берегом, что невозможно представить из положения Киева на Днепре, однако хорошо согласуется с топографией Киева на Дунае, а также рассуждение о словенской грамоте и ситуации в Подунавье после появления там Олега, пришедшего с севера. Если же под Новгородом, откуда пришел Олег, следует понимать Мекленбург, «племянником Рюрика» мог стать любой, даже весьма отдаленный его родственник, в том числе и по линии Гостомысла. Вместе с тем, следует помнить, что на среднем течении Дуная, выше нынешнего Будапешта, уже в середине IX в. существовал Новград (совр. Ноград), тогда как Чернигов (о котором, к слову сказать, не упоминает история Олега) в это же время существует на среднем течении Тиссы (совр. Чонград) [382] .
382
Коледаров П. Политическая география на средновековната Българска Държава. Първа част: от 681 до 1018 г. София, 1979, с.20, карта 6.