Повести Ангрии
Шрифт:
— Ребята, — нарушил молчание герцог, — не пора ли по домам?
Тон и выражение лица не предвещали беды. Казалось, толпа готова слушать дальше, и герцог не обманул ее ожиданий.
— Кто из вас объяснит мне, что за представление вы тут устроили? — продолжил Заморна, запустив длинные пальцы в пышную гриву волос.
— Я! Я могу! — раздались голоса.
— Сомневаюсь. Неужто весь этот бедлам из-за того, что я навестил дальнего родственника, дряхлого и немощного старика?
— Ваша светлость снова привечает Нортенгерленда, а мы его ненавидим!
— Что ты сказал, приятель? — переспросил герцог, словно не расслышал.
Смельчак из толпы повторил.
— Привечаю
— Вы стакнулись с Нортенгерлендом? — строго вопросил один из знаменосцев.
Герцог повернул к нему внезапно посуровевшее лицо, заметил флаг и холодно промолвил:
— Уберите это.
— Ни за что! — воскликнул знаменосец. — Это народный стяг!
— Уберите, — повторил герцог и яростно воззрился на магистратов. Шесть констеблей, исполняя монаршую волю, бросились к мятежному флагу. Громадное алое полотнище зашаталось, толпа взревела, подалась вперед — и внезапно герцогская коляска затрещала. Последовала ужасная сцена. Джентльмены, облепившие ступени и окна, спрыгнули в толпу. Обезумевшие лошади, не слушаясь форейторов, рванули куда глаза глядят; кто-то пронзительно завизжал. Развевающиеся гривы и оскаленные лошадиные морды вздымались над морем человеческих голов, подкованные копыта крушили все вокруг. Я с ужасом взглянул на герцогиню — откинувшись назад, она зарылась лицом в подушки. Заморна стоял стиснув зубы, и лишь яростно вспыхивали глаза из-под пышной гривы волос. Не удостаивая словом ни герцогиню, ни лорда Ричтона, он возвышался над толпой, уставившись в одну точку. Заслышав наконец грохот копыт и узрев облако пыли там, куда был направлен его ищущий взгляд, герцог обратился к толпе, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Граждане Заморны, сюда скачут три сотни всадников! Я их вижу. Если вы не сдадите назад, через пять минут они втопчут вас в грязь.
Времени на размышления не оставалось: летели по ветру лошадиные гривы, сверкали широкие сабли, и под громогласное «ура!» и цокот копыт кавалерия неслась прямо на толпу. Лорд Стюартвилл, размахивая шляпой и яростно пришпоривая коня, скакал впереди. Никто бы не устоял перед этим натиском, даже остервенелые ремесленники и фабричные рабочие! Они развеялись как мякина, словно вихрь поднял и закружил прах пустыни. Улицы и переулки вмиг опустели, широкие площади плавились под солнцем. Нескольких пострадавших в давке унесли в лазарет, их кровь отмыли от мостовой, и ничто более не отмечало место недавних волнений. Когда я перевел взгляд на коляску падишаха, она стояла напротив гостиницы, пустая; плащ валялся на сиденье, грумы распрягали лошадей. Sic transit etc. [23]
23
Так проходит и так далее (лат.).
К вечеру жизнь в гостинице вернулась в обычное русло. В поисках прохлады я вышел в сад, ища защиты от солнца в тени пышных кустов. По дорожкам уже прогуливались несколько джентльменов, а в беседке я обнаружил сэра Уильяма Перси.
— Итак, полковник, где вы изволили прохлаждаться сегодня утром?
— Я отыскал местечко в здании суда, откуда и любовался представлением. Отличное развлечение для зимы — летом для таких игр жарковато. Сброд как ветром сдуло!
— Что скажет ваш брат, когда услышит об этаком разгроме?
— Хм, полагаю, выругается от души, а после потребует бренди,
— Вам виднее. Похоже, жара и впрямь вас одолела.
— Возможно. Пребывание в компании Великого Могола утомляет, знаете ли.
— Как? Заморны?
— Кого ж еще! В полдень он велел нам явиться в общий зал гостиницы. Когда я. Стюартвилл, Торнтон, Сиднем, Уокер и еще человек десять предстали пред его ясные очи, герцог разгуливал между камином и окном с лицом черней дыма из трубки Эдварда. Когда мы вошли и сняли шляпы, он остановился и опустил руку на стол. Герцог не предложил нам сесть, вот мы и стояли в рядок, словно двадцать четыре горшочка с медом.
Первым делом герцог спросил Стюартвилла, вернулись ли войска в казармы.
Тот выступил вперед и ответил утвердительно: войска отозваны, за исключением небольшого отряда, патрулирующего ту часть города, где волнения еще не улеглись.
— Должен сказать, милорд, я весьма удивлен тем небрежением, в коем пребывает провинция под вашим руководством, — процедил Заморна, обдав графа холодом, и замолчал в ожидании ответа, ни словом, ни взглядом не пытаясь смягчить свою речь.
Стюартвилл, не мудрствуя лукаво, отвечал, что «в народном умонастроении преобладает недовольство графом Нортенгерлендом».
— Позвольте перефразировать ваши слова, — сказал его светлость. — Сдается мне, что в народном умонастроении преобладает идея полной вседозволенности. Ваш долг — а равно и тех господ, что стоят позади вас, — подавлять подобны, умонастроения, разъясняя заблудшим душам всю пагубность их опасных воззрений.
На что генерал Торнтон заметил, что, по его мнению, сегодня утром они с честью исполнили свой долг.
Ответ его светлости свидетельствовал, что генерал пребывает в прискорбном заблуждении относительно своих заслуг.
— Напротив, я вижу ваши старания совершенно в ином свете, — заявил Великий Могол. — Простой бдительности с лихвой хватило бы, чтобы предотвратить скопление мерзавцев на площади. Простой решительности — чтобы переломить древко флага, коим люди, порученные вашему попечению, осмелились размахивать у меня над головой.
После паузы герцог спросил, здесь ли градоначальник.
Мистер Мод поклонился и выступил вперед.
— Ваши констебли не справились со своей работой, — заявил герцог без церемоний. — Торговое товарищество Заморны бездействует и должно быть распущено. Все вокруг свидетельствует о вопиющем попустительстве, преступном недосмотре и манкировании обязанностями. Если в ближайшее время я не увижу перемен к лучшему, мне придется всерьез задуматься о лишении Заморны торговых привилегий.
Засим последовала еще одна леденящая душу пауза, после чего в разговор вступил мистер Сиднем, заявивший, что «его светлость судит о городе слишком строго». По мнению мистера Сиднема, нынешнее народное возмущение должно считаться не проявлением изменнических настроений, а всего лишь выражением несогласия. При этих словах его светлость оскалил зубы, как сарацин.
— Извольте держать ваше мнение при себе, покуда находитесь со мной в одной комнате, — сверкнув глазами на мистера Сиднема, промолвил он. — Выходит, те, кто осмеливается диктовать правителю, как вести себя в частной жизни и кого выбирать в друзья, выражают таким образом свои верноподданнические чувства? Принимая ангрийскую корону я не давал обещаний отчитываться о своих приватных знакомствах. Когда вы наконец поймете, что, став монархом, я не перестал быть человеком? Ваша страна даровала мне сладкое бремя власти, но взамен я не обещал отказаться отличной свободы.