Повести дpевних лет
Шрифт:
Заренка вырвалась:
– Пусти! Какой ты скорый!
Тем временем Доброга убежал в голову ватаги, будто его не касается.
3
На восьмой день после Загубья ватага остановилась на дневку в прибрежном лесу. Повольники валили деревья, ладили шалаши из вершин и лап, разметали снег и устраивали постели. Вскоре закурились нодьи.
В лесу стало шумно и весело. С первого дня, как зародился этот лес, в нем не бывало такого.
Ватажники сушили и чинили одежду и обувь, варили горячее. Потом началось первое походное вече.
Повольники
– Довольны, довольны.– Люди ответили дружно, и лес отозвался.
Все старосты скинули шапки, поклонились, и опять накрылись. Доброга без шапки забрался на поваленное для нодьи бревно и, не торопясь, начал речь:
– Нам остается ровной дороги до двенадцати дней. Когда пробежим озеро Онегу, то простимся с гладкой дороженькой. С того дня мы пойдем тяжким путем, будем ломать ноги в лесах. Ныне день короток и будет еще короче. Светлых часов нам терять нельзя. С ночи до ночи не будем брать в рот куска. Пора уже припрягаться к саням, нужно поберечь лошадей...
Доброга никогда не прикрашивал будущие труды повольников. В ватаге один стоит за всех и все - за одного. Однако же никто за другого не сработает. Когда ватаги сбиваются в Городе, такие речи обычны. Но в лесу они звучат иначе, чем дома, под крышей.
Ватажный староста хотел смутить слабое сердце и укрепить сильное. Свыше десятка тех, кто не рассчитал своей силы, уже повернули домой. Старосты отбирали у отстающих все, что было получено от Ставра, и никого не удерживали. На то и повольничество.
По Свири, по Нево и Волхову до Города лежит пробитый путь. Но когда между домами и ватагой лягут лесные крепи, то слабый душой и телом человек будет для всех тяжелым бременем. Таких пора отбить и повернуть домой, если они сами не хотят уходить. И Доброга закончил призывом:
– Называйте, кого не хотите иметь в ватаге!
Люди отозвались не сразу, никому не хотелось лезть первым. Одно дело сгоряча, в ссоре, свернуть скулу, другое - выгнать человека без гнева. Отеня крякнул, прочищая горло, и назвал одно имя. Названный не ждал, что скажут другие, и закричал:
– А я сам не хочу идти!
Отеня как в воду смотрел! Ватажники развязались. Порешили полтора десятка людей повернуть назад.
Обсуждали и тех, кто пристал в дороге. Ватага отказалась от двоих новых товарищей, которые были выгнаны из Города за воровство по чужим дворам. А на Одинце запнулись, как о корень на лесной тропе. Ставров приказчик заявил:
– Парня выдать назад в Город, чтобы на нем выправили виру городские старшины!
Ватажники не могли понять, прав или не прав приказчик. Сувор и Радок начали защищать друга, а он сам онемел от нежданной беды. Доброга оборвал речи товарищей:
– Вы не так и не то говорите. Нечего Ставрову приказчику входить в наши дела. Он не ватажник, а сборщик нашего долга, и ему
После веча Доброга подсел к нодье Изяславичей. Одинец поблагодарил старосту за заступу, за доброту.
– Не благодари, - возразил Доброга, - я не тебя, а правду защитил.
После прихода парня Доброга как будто охладел к Заренке и к ее братьям. А сейчас он сделался таким, как в первые дни выхода из Ладоги, веселым, радостным. Одинец сидел хмуро, как обиженный. Он нашел время и сказал:
– Этот Ставров приказчик от меня еще наплачется.
– Поберегись, парень, крепко поберегись, - сурово предупредил Одинца ватажный староста.– Обоих приказчиков ватага взяла по слову. Обидишь его, тебя людство не помилует.
Одинец замолчал. А когда староста ушел, он сказал ему вслед:
– Ладно тебе...
Заренке не понравились слова Одинца, и сам парень вдруг ей показался совсем не тем, кем он был для нее прежде. И она его без стеснения осудила:
– Глупый ты, непонятливый.
И Заренка и Одинец оба были упрямые, неуступчивые. До этого случая и дома они спорили не раз, но мирились быстро и отходчиво. Теперь же их разъединила долгая и холодная размолвка.
Часть тpетья
В ЧЕРНОМ ЛЕСУ
Глава первая
1
Крепчают морозы. От холодов у Солнышка выросли уши. Оно на малое время покажется на полуденном крае и надолго скрывается.
Луна кутается в белое облако из небесного льна и не смотрит, а жмурится. От луны небо светлое и на Свири светло, а в береговых лесах залег мрак, как в подполе.
Стужа кусает щеки и носы, набивает льдом бороды, давит на людей и ищет места, чтоб пробраться к телу. Стужа сочится через дырку, протертую лыжным ремнем в шерстяной онуче или в валяном сапоге, ползет между рукавичкой и рукавом, льется за ворот, томит, манит прилечь. Там, куда пробралась, жжет и кусает, мертвит и белит кожу. Голой рукой за железо не берись.
Мороз сушит дерево, сушит человека и будит жажду. Ватага идет прежним порядком и строем, но в ней нет прежней силы. Головные меняются все чаще и чаще и подолгу ждут, пока не протянется ватага. Никто не жалуется, но смех и шутки сделались редкими.
На ночевках повольники засыпали с куском во рту, не чувствуя, как немели пальцы. Многих сильно покусал мороз. Черные струпья на лицах не заживут до лета.
Старостам прибавилось забот. По ночам приходилось следить за нодьями и кострами, чтобы держалось пламя и люди не отставали от огня. На ночлегах ватага сбивалась теснее. Однако появились обмороженные руки и ноги. Один ватажник ночью отошел и навечно замер в снегу. И со вторым то же случилось.