Повести и рассказы
Шрифт:
— Дело в том, дорогие мои, что мы все трое горды, как знатные, но нищие испанцы. И все у нас идет хорошо, пока, мы в одинаковом положении и состоянии…
— Я не гордый, — пробормотал Клинков.
— Ты?! Я ведь знаю, что ты мог бы получать от отца солидное содержание, и ты не взял у него ни копейки только потому, что он был сух с тобой!! Разве это не гордость? Почему я разошелся со своей женой? Из гордости! Почему Громов не разойдется со своей женой? Из гордости!! Нет, хлопчики, наше преступное сообщество расшаталось вконец, я это чувствую.
— Хотите, я спущу его с лестницы и откажусь от наследства? — донесся из дальнего угла голос притихшего Клинкова.
— Э, нет, братику. Этого уж я не позволю. Дружба хороша, когда она вольное лесное растение, а не оранжерейная штучка, выращенная искусством опытного садовника. Мы расходимся — я люблю иногда взглянуть в глаза старухе-правде — над нами сейчас разразилась гроза с ливнем, грянул гром… и… и долго мы не обсушимся!
— Летние грозы коротки, — с усилием выдавил из судорожно сжавшегося горла Громов.
— Возможно. Жена твоя может разлюбить тебя или, наконец, не дай ей бог этого, умереть. Клинков — любитель женского пола — может спустить все свои капиталы на какое-нибудь алчное, розовогубое, золотоволосое существо, а я…
— Ты? Что же ты? Почему ты остановился?
— Я буду ждать вас, детки. Только и всего. Профессия незатруднительная, но отнимающая много времени. Правду ведь сказать, я вас очень любил. У Клинкова были женщины. У Громова — поэзия и высокие искусства, а я прозаический земной человек, в любой момент мог променять и то и другое на любого из вас.
— Я сейчас запламчу, — простонал Клинков из дальнего угла.
— При водянке головы жидкость, переполняющая мозг, иногда течет из глаз, — сказал не совсем уверенным от тайного волнения голосом Громов.
— Что ж ты, голубчик, — упрекнул Клинков. — Стал уже на своих бросаться?.. Все равно, как бы ты меня ни оскорблял, я тебя люблю.
— Ах, не говори так жалостно! Господи! И что мы за несчастные такие… Я торопился к вам, хотел поздравить тебя с днем ангела…
— Да разве я именинник? — удивился Клинков.
— Еще бы. Всюду флаги. Фонари, торжественное шествие по городу алкоголиков и дегенератов. А что же это твой рыжий купидон не идет?! Не убило ли его, в самом деле, у телефона электричеством?
— Придет. А он довольно препротивный, братцы. Хорошо бы ему учинить какую-нибудь гадость.
Подходцев встал с кресла, потянулся и, сбросив свой оцепенелый вид, засмеялся.
— Я знаю, что мы ему сделаем! Клинков! Достань из твоего чемодана пару атласных дамских туфель. Не красней, пожалуйста. Я знаю, что ты уже целый год прячешь эту реликвию, стащенную у нашей «женщины, найденной на площадка». Не стыдись, дружище. Это доказывает нежность твоей натуры. Есть туфли? Давай!
Раздался тихий смех, легкая суетня, и все стихло. По коридору послышались шаги. Кто-то остановился у дверей номера; потоптался нерешительно и дернул за ручку двери. Лисья физиономия, освещенная светом из коридора, просунулась в номер…
— Пардон, извините… Здесь живет господин Клинков?
Клинков поднес свою руку к губам и стал ожесточенно целовать ее.
Лисья физиономия спряталась; наступило на несколько секунд молчание. В коридоре, за притворенной дверью, доверенный переминался с ноги на ногу и вздыхал сокрушенно и недоуменно…
Снова приотворилась дверь, и просунулся лисий нос.
— Пардон, здесь господин Клинков живет?
Подходцев закрыл себе рот подушкой и взвизгнул тонким пронзительным голосом:
— Ах, мужчина! Нельзя… Я раздета. Что вам нужно?!
А густой голос Клинкова прорычал:
— Что за мерзавцы шатаются, спать не дают! Вот встану, дам по затылку…
Дверь захлопнулась. Послышались быстрые удаляющиеся шаги.
Все трое вскочили с кровати и подкрались к дверям.
— Ушел?
— Нет, кажется, возвращается. Опять шаги. Тссс! В соседний номер постучали.
— Кто там? — донесся из-за стены голос.
— Можно?
— Войдите.
Хлопнула дверь, в соседнем номере послышался разговор, сначала тихий, потом громче, потом все это перешло в яростный крик:
— Вон, животное! Я тебе покажу, как шататься по чужим номерам! Еще стащишь что-нибудь! Коридорный! Дай ему по шее!!
Снова послышался топот бегущих ног, и на минуту — тишина.
— К швейцару пошел, — сказал Подходцев. — Зажигайте электричество! Полный свет! Убирайте ботинки! По местам, господа!.. Тсс! Идут.
Простуженный голос швейцара хрипел:
— Я же вам по-человечески докладываю, что господин Клинков живут в 49-м.
— Да нет же! Там какие-то женские ботинки, кто-то спит.
— Где ботинки? Снится вам? Светло у них, где ж тут ботинки? Никаких ботинков. Только зря от дел отрывают, ей-богу
Клинков встал, отворил дверь и спросил с самым невинным лицом:
— Что за шум? В чем дело, господа?
Ошеломленный доверенный протер глаза и неуверенно спросил:
— Я сейчас стучал к вам, господа?
— Нет, что вы, зачем же? Ничего подобного. Мы сидим втроем, ждем вас. Никто не стучал. Вы, вероятно, не в тот этаж попали. А что? Случилось что-нибудь?
— Ничего, ничего… Гм! Вот ваши пятьсот рублей, я сам съездил за ними. А мне уж разрешите откланяться. До завтра.
— Откланивайтесь, это можно.
Клинков вернулся и, потрясая деньгами, воскликнул:
— Ловко сработано!
А Подходцев печально закончил:
— Тем более что это, кажется, последняя наша работа.
— Почему?