Повести и рассказы

Крестинский Александр Алексеевич

— Есть контакт! — кричит Лева, и все чувствуют, что контакт есть.

И Туся чувствует, что контакт есть. Он чувствует, как сквозь него бежит электричество, и Туся прыгает, хохочет, словно от щекотки.

Почему он сдается первым? Ну, третьим, вторым хотя бы. Нет, первым!..

Вечером, в постели, Туся мечтает, каким сильным и смелым он в д р у г станет. И тогда Лева Тройкин возьмет его в друзья.

Ничего ему больше не надо. Ради этого все можно вытерпеть. Ради того, чтобы идти рядом с Левой

Тройкиным и ловить взгляды прохожих. «Да-да, это мой друг… Вы бы тоже хотели иметь такого? Понимаю… Но не каждому так везет…»

Прошлой зимой Лева Тройкин свинтил с кроватей все шарики. У себя дома свинтил, к Тусе пришел — свинтил и, забравшись с Тусиной помощью к дяде Вове, там тоже свинтил.

Эти шарики служили для красоты и для дела. В то далекое время каждая металлическая кровать была увенчана такими шариками. Стоило их свинтить — кровать начинала дребезжать, звенеть, покачиваться, скрипеть, не говоря уже о том, что внешний вид ее не вызывал никакой радости.

Лева Тройкин и Туся сидели на полу и считали шарики. Рядом потрескивала сосновыми дровами кафельная печь, украшенная толстыми крылатыми мальчишками.

— Тридцать пять, тридцать шесть, — считал Лева. — Давай катать!..

Катали-катали… Надоело.

Стали вверх кидать и ловить. Тоже надоело.

Стали в цель бросать. Чуть стекло не выбили.

Разделили шарики пополам и гадали по очереди: в какой руке? Угадаешь — твой.

Никто не выигрывал.

— Ага, придумал, — сказал Лева Тройкин и открыл печную дверцу. Он стал швырять шарики в печку, один за другим.

— Прячься! — крикнул он Тусе. — Сейчас будет взрыв!

Туся спрятался за буфет. Взрыва не последовало.

— Это я нарочно. Вылезай, — сказал Лева Тройкин.

Они сели около печки и стали смотреть в огонь.

Даже такие озорные люди, как Лева Тройкин, стоит им сесть у огня, становятся на некоторое время как бы другими. Потом они снова будут шалить, но некоторое время сидят тихо и остолбенело глядят в огонь.

…Словно солдатики в алых мундирах, стреляя на бегу, взбираются вверх по поленьям упругие и гибкие языки огня. Крепость не сдается, но мало-помалу они окружают ее. Стены крепости чернеют, обваливаются с треском — и обнажается ярко-оранжевый город… Враг забросал его ядрами. Вон они валяются там и сям, тускло-багровые ядра.

— Золото… — говорит Лева Тройкин. — Золотой век… Хочешь золота?

Туся кивает.

— Гляди, вон золото, — говорит Лева и показывает кочергой на россыпь шариков. Он подвигает их ближе к печной дверце.

— Бери, — шепчет Лева, — оно твое! Твое!..

— Как? — шепчет Туся.

— Рукой, вот как!

Туся потянулся и схватил ближайший шарик…

— Ты что, дурак? — прошипел Лева. Он смотрел на Тусю удивленно и с опаской. Собственно говоря, он в п е р в ы е смотрел

на него: что за человек такой?..

Вряд ли надо описывать, как люди плачут, обжегшись. Как им оказывают первую помощь. Впрочем, запомните: постное масло. Лейте на ожог постное масло!

Обещал — вези

Розалия Степанова, или попросту Роза, переехала в Тусин дом после Нового года. И на следующее утро вышла гулять.

Ее сразу окружили ребята. Шумят, дергают за пальто, спрашивают, кто о чем.

— Тебя как зовут, а? Как зовут?

— Ты откуда?

— Ты чья?

— У тебя санки есть? А игрушки есть? А лопатка?..

— Я видел, ты вчера в окно смотрела. Нос прижала и смотрела. Зачем смотрела?

— А меня Шурик зовут, — сказал Туся.

Роза Степанова в башлык закутана, только нос и щеки торчат, а глаза так и зыркают по сторонам, как бы чего не прозевать. «Смелая девчонка, — думает Туся, — приехала в чужой двор и ничего не боится…»

— Ты, Шурик-дурик, меня за пуговицу не дергай, отвечать будешь, если оторвешь, понял?.. — говорит Роза Степанова.

— Шурик-дурик, ха-ха, Шурик-дурик! — закричали ребята и оставили Розу в покое.

— А я могу на санках покатать, — сказал Туся как ни в чем не бывало. — Кто хочет?

— Я хочу!.. Я!.. Я!..

— Я хочу! — громче всех закричала Роза Степанова.

— Садись, — сказал Туся.

Роза вытянула вперед длинные ноги — они не помещались на санках, — и Туся покатил ее по двору: мимо горки, мимо помойки, мимо сарая, мимо дров… Остальные бежали сзади и кричали:

— Меня! Меня!

Туся остановился передохнуть.

— Я могу и двое санок везти, — сказал он. — Привязывайте.

Привязали. На вторые санки сели двое, а на первых — все та же Роза. Не слезает, кричит:

— Быстрей, быстрей!

Покатил Туся двое санок по двору. Мимо горки, мимо помойки, мимо сарая… Тяжело. А Роза кричит сзади:

— Давай! Давай!

Остановился Туся дух перевести и говорит:

— Я могу целый поезд катать. Хотите?

Привязали еще санки — поездом. Все за санки цепляются, падают, каждый хочет кататься. Туся улыбается: «Пожалуйста, садитесь, всех прокачу…» А Роза с передних санок кричит:

— Давай вези! Чего стоишь? Обещался — вези!

А сама нарочно ногами в снег упирается.

Другие на нее смотрят и тоже в снег упираются. «Давай, — кричат, — вези! Обещал — вези!»

Туся — веревку через плечо, поднатужился… Ни с места. Обернулся — видит: Роза изо всех сил ногами в снег уперлась. И другие, на нее глядя, тоже уперлись.

— Вы ногами держите, — сказал Туся, — я вижу.

— Врешь, врешь! Не держим! — кричит Роза и ногами болтает. Другие, на нее глядя, — тоже.