Повести и рассказы
Шрифт:
– Помилуй, душенька, я могу тебе представить в свидетели Осипа Ивановича. Как теперь слышу слова его высокопревосходительства: «это дом моей Софии, моей дражайшей Софии!»
– Ах ты, этакий! Так ты и последний домишко хочешь отдать в приданое своей возлюбленной Софии!.. Нет, сударь, этому не бывать!..
– Прямая ты мачеха! Бог с тобой! По мне все равно: и Ангелика моя дочь; впрочем, кто тебя знает…
С сердцем казначей вышел из комнаты, не кончив речи.
– Лысый чорт! Сам в себе сумлевается! –
– Принарядилась? Вот так! Хорошо; косыночку-то поспусти немного на плечики. Ну, ступай; скажи, что я, дескать, лекарства хочу дать вашему высокопревосходительству.
Вятской породы, рябенькая, одутловатенькая Ангелика, получив наставления от матери, вошла в комнату больного.
Он лежал в забывчивости, глаза его были устремлены в потолок. Ангелика стукнула склянкой.
Больной оглянулся, привстал и произнес, устремив на нее взоры:
– Пойду к ней… да не подозрительно ли?.. Нет!.. Смею спросить, сударыня, о чем вы изволите беспокоиться?
– Лекарство вашему высокопревосходительству…
– Да вы на кого-то жаловались?
Ангелика вспыхнула. «Боже! – думала она, – он слышал, как я жаловалась на Софью матушке».
– Никак нет-с, я не жаловалась; у меня нет ни на кого сердца.
– Если угодно, я могу служить вам своим.
– Я не стою, ваше высокопревосходительство…
– Любовь! – вскричал он, отворотив голову в сторону. – Теперь вспомоществуй мне! – и, обратясь к Ангелике, продолжал: – Ах, сударыня, вы не откажете мне в вашей услуге!..
– Что вам угодно приказать?
– Открою вам тайну, меня угнетающую… ужасаюсь!.. Я б хотел открыть вам мое сердце, но язык не повинуется моему желанию…
– Если вы мне сделаете честь… мое состояние…
– Не в моей воле открыть вам причину моего беспокойства… Оно началось в тот самый день, как в этом доме было печальное происшествие….
«Когда умерла бабушка, меня здесь не было; я с матушкой была на ярмарке; только сестра оставалась», – подумала Ангелика и вспыхнула.
– Я видел божество, которого прелести ввергли меня в это бедствие.
– Я не знаю-с! – отвечала с сердцем Ангелика, – может быть, моя сестра Софья…
– Но крайней мере в вашей воле дать случай в последний раз на нее взглянуть! – сказал больной, смотря на нее неподвижными глазами.
– Извините-с! – произнесла, вспыхнув, Ангелика и, присев с презрительной улыбкой, выбежала из комнаты…
– Это ужас! – вскричала она, хлопнув дверью. – Он требует, чтоб я дала случай видеться ему с Софией.
– Видишь ли, мой друг? – сказал казначей,
– Очень рада, сударь, что свел дочку свою с вельможей; она годна на все руки! – вскричала казначейша.
Между тем больной что-то говорил вслух, слова: «а после приведи ко мне доктора, да как можно поскорей!» – громко раздались.
Казначей бросился к нему.
– Что угодно вашему высокопревосходительству? – произнес он тихо.
Больной, склонясь на подушки и смотря в потолок, продолжал:
– Слабость моя уменьшается…
– Слава богу, ваше высокопревосходительство! – сказал казначей, сложив руки и поклонившись. Больной продолжал:
– Силы подкрепляются какою-то надеждою… Конечно, Софья в безопасности. Ах, если бы исполнилось предчувствие! Всесильное существо! Какую принесу тебе благодарность, когда увижу в своих объятиях дражайшую Софью! Чу, я слышу ее голос!..
– Софья, Софья! – вскричал казначей, выбежав в спальню и схватив Софью за руку. – Ступай, поднеси его высокопревосходительству лекарство.
София, добренькая, скромненькая девушка с голубенькими глазками, на которых еще светились слезы от брани мачехи, втолкнутая отцом в комнату больного, остановилась и закрыла платком лицо.
– Я жив еще, любезная Софья! Жив еще! Не мучься! – вскричал больной, протягивая к ней руки. – В каком она исступлении! А, это от Любви ко мне!.. О, сердце мое раздирается болью и досадой!..
– Куда ты, Софья! – прошептал казначей, удержав дочь свою, которая хотела выбежать. – Извините, ваше высокопревосходительство, моя Софья немного застенчива.
– Не беспокойся, дражайшая! Мне оставлена жизнь… благодари провидение!.. Тьфу, дурак суфлер не подсказывает… Как бишь?..
– Батюшка! Пустите меня!.. – произнесла Софья, вырываясь из рук отца.
– Я жив, – продолжал больной, – и жив для того, что тебе это драгоценно…
– Слышишь, глупая! – шепнул казначей на ухо дочери.
– Теперь помоги мне встать, любезная Софья! Самому мне не позволяет слабость…
– Позвольте, я, ваше высокопревосходительство, приподниму вас! – С этими словами казначей бросился помочь больному привстать, а Софья выбежала вон из комнаты.
Приподнявшись с дивана, больной устремил глаза на казначея, долго что-то Шептал про себя; потом, вдруг схватив подушку и приподняв ее, вскричал:
– Что! Или ты, варвар, за тем пришел сюда, чтоб докончить свои злодеяния?
– Ваше высокопревосходительство! Милостивейший государь!.. Я ничего-с! – произнес казначей, затрепетав как лист.