Повести и рассказы
Шрифт:
– Это что за кавалерия, вооруженная бичами?
– Я приказал двух погонщиков, а их наехал целый взвод, – отвечал Афанасьев.
– Ной мержем ку боерь! Мы поедем с боярином! – сказали вершники молдаване, которых набралось человек десять.
– Только двух нужно! – сказал Светов.
– Лас, боерь... лас! Оставь их, боярин, оставь! – сказал ватаман, кланяясь.
– Пусть их едут. Хайд! Мимо Ста-Могил!
– Садимся!
Товарищи засели в каруцу, покрытую сверху и завешенную по сторонам коврами. Афанасьев хлопнул хворостиной по волам; вершники крикнули «хайд!» и хлопнули залп бичами.
– Буна
– Хэ! маре драку костра боерь, тота каса ла рота пус! Хэ, большой черт наш боярин, целый дом поставил на колеса!
По неровной дороге, берегом реки Каменки и в гору, волам дозволялось идти обычным своим шагом. Светов, Лугин, Фантанов и Лезвик играли спокойно в бостон; но едва волы выбрались на отлогий скат к реке Пруту, верховые молдаване гикнули, хлопнули бичами по ребрам волов, и – волы поскакали, складной стол прыгнул с ножек, карты полетели, один из бостонистов опрокинулся на подушки, крича «восемь в сюрах». [77]
77
..в сюрах – т. е. в козырях.
– Проклятые! расстроили игру!
– Какая же игра, господа, на почтовых волах! Пошел!
– Хайд! – повторили в десять голосов лихие «калараши», [78] свистнув и хлопнув по ребрам волов арапниками.
Выпучив глаза и подняв хвосты, волы скакали; каруца, не уступавшая величиной вагону железной дороги, мчалась быстрее паровоза; верховые молдаване как сумасшедшие скакали по сторонам с криками и хлопаньем. Лезвик, не утерпев, выскочил на передок, выхватил из рук Афанасьева хворостину, гикнул – одно мгновенье каруца была уже на береговой дороге, повернула к Костешти и вскоре очутилась на пространстве Ста-Могил.
78
вооруженные всадники (молд.).
– Тут, верно, было какое-нибудь сражение? – спросил любознательный Лугин.
– Это просто обросший от времени обвал крутого берега.
– Не может быть! – сказал Лезвик.
– Отчего не может быть?
– Да так, быть не может.
– Доказательство ясно!
– Разумеется, что не может быть! – повторил утвердительно Лезвик.
Лезвик заспорил бы всех, но, к счастию, крик, хлопанье бичей, грохот и дребезг каруцы мешали спору.
С горы и по ровной дороге волы дружно несли ярмо, но едва подъехали к скалам Костештским, в гору, не тут-то было: ни волы, ни крик, ни арапники, ничто не везет. Нечего делать: послали Афанасьева в Костешти пригнать пары три свежих волов, а между тем Лугин, Фантанов, Лезвик и Светов вышли на отдельную высоту полюбоваться игрой природы.
Так называемые «скалы Костештские» выдаются из крутого берега реки Прута и берега реки Чугура и перелетают зубчатой стеной через реку Прут, которая течет сквозь брешь, пробитую, вероятно, волнами всемирного потопа.
Лезвик уже стал спорить, что это искусственные, а не природные скалы, но пригнанные три свежих пары волов втащили на гору прежних двенадцать и каруцу. Пора было ехать, чтобы не опоздать в Костешти к обеду товарища Рацкого. Девять пар волов прибыли наконец к деревне Костешти. Тут им придали рыси, и они скоком привлекли каруцу к хате Рацкого. Все, что было у него товарищей, высыпало дивиться торжественному приезду патриархальной колесницы.
– Посмотрите, господа, – сказал Лезвик, едва только успели надорваться груди от смеху: – вот говорят, что это природные скалы!
– Ха,
– Похожи на природные!
– Какие же природные, господа? – сказал один «офицер-ди-императ». – Это искусственные.
– Это просто была плотина, которую прорвала вода, – сказал Леззик. – Пойдемте, посмотрите сами.
– Пойдемте, пойдемте сами! – вскричали все.
– Пойдемте.
До скал было не более двухсот шагов от квартиры Рацкого. Берегом реки подошли к гранитным воротам, сквозь которые катился сжатый Прут и где впадал Чугур. По камням пробрались на другую сторону, где был пикет казачий.
– Что, Лезвик? Искусственные скалы? Плотина?
– Разумеется. Спросите хоть у казака. Эй, казак, что это, плотина или, природные скалы?
– Чертова плотина, ваше благородие, – отвечал лихой казак.
– Все-таки моя правда, – сказал Лезвик.
– Согласны, если черт строил ее.
– По мне все равно, кто строил. Только я говорю, что искусственная, а не природная!
– Действительно, ваше благородие, черт строил, только не русский, а молдаванский, по имени «Драку». [79]
79
..по имени «Драку». – Имя «Драку» дали черту в память о воеводе Дракуле, прославившемся своей жестокостью.
– Ты не был ли при этом?
– Нет, ваше благородие: это было в давние времена, при моем деде. Он вот как раз стоял на этом месте на часах и видел, как все происходило.
– А как же все это происходило?
– Долга сказка, ваше благородие, да притом же и не даровая.
– Вот тебе задаток, – сказал Светов, подавая казаку золотую монету.
– Извольте слушать, – сказал казак.
«Вот, по сю сторону Чугура было царство Болгарское, а по ту сторону жили хохлы-руснаки. У хохлатского царя была дочь Лунка-царевна, а у болгарского хана „бритая голова, плешь засаленная“ был сын Тартаул-царевич, великий богатырь и наездник. Когда пришло время выдавать прекрасную Лунку-царевну замуж, хохлатский царь послал гонцов во все царства с портретами своей дочери и просил царей и царевичей к себе на пир великий и ратоборство, кому честь, и слава, и рука царевны. Вот съехались со всех стран цари, и царевичи, и богатыри великие. Сам царь встречает, есаулы гостей под руки принимают. Началось полеванье. Всех победил угорский королевич.
– Ну, – говорит, – богатыри и витязи, с кем еще копья померять, силы изведать? Или нет больше ни храброго, ни удалого?
– Есть еще один! – крикнул богатырским голосом витязь „светлая броня, ничьим копьем не оцарапана“. – Не нужно, – говорит, – ворот отворять, моему коню высокий тын не помеха.
Глядь, уж стоит посреди поля. Разъехались добрые молодцы, тупым концом позабавились. Не успели глазом моргнуть, а угорский королевич лежит на земле. Повели витязя в палаты под руки, встречают его с кубками заздравными, подносит царевна венец ему, просит снять шлем богатырский. Снял витязь шлем, а под шлемом шлык: [80] так все и ахнули.
80
Шлык – островерхая шапочка.
– Нет, – говорит царь хохлатский:- не пойдет моя дочь замуж за бритую голову!
– Царь-государь, – сказал витязь: – не в хохле дело, а дело в том, полюбит ли меня прекрасная дщерь твоя; если любит, то я, изволь, отрощу хохол до пяты.
Царевна сладко очи потупила. А царь сказал:
– Ну, будь по-твоему, будь ты мне зять нареченный; проси у твоего родителя благословенья.
Поехал Тартаул к своему родителю просить благословенья жениться на единородной дщери царя хохлатского.