Повести и рассказы
Шрифт:
– А гостиница? А счет? – все еще сопротивлялся Умнов.
Сам не понимал: чему…
– Все в порядке, – уже нетерпеливо сказал Илья. – Торопитесь. Время уходит.
Садясь в машину, Умнов вдруг вспомнил.
– Там же кольцо! Я не выеду…
– Теперь, – Илья выделил слово, – выедете.
А Лариса наклонилась к окну и нежно-нежно поцеловала Умнова в щеку. Как погладила.
Шепнула:
– Прощай, Андрюша…
Умнов медленно захлопнул дверцу, медленно, словно сомневаясь, выжал сцепление, включил передачу, медленно тронулся. Порулил между мертвыми складами. В свете фар возник кто-то, указал рукой: сюда, мол, направо. Свернул направо и сразу выбрался на известную
Пролетел мимо безглазых ночных усадеб, мимо плотного черного леса, взобрался на горку, еще прижал газ. Дорога впереди – дальняя!.. И вдруг что-то – что? – заставило его резко надавить на педаль тормоза. Колодки противно завизжали, заклинили колеса – машина встала. Умнов вышел на пустое шоссе и обернулся. В темноте чернел знакомый силуэт бетонной стелы с гордым именем города. Она была позади!
Илья не соврал: Умнов все-таки выехал из Краснокитежска!..
Умнов стоял и смотрел на темный, без единого огонька, город, лежащий внизу. И вдруг вязкую тишину рассек четкий, ритмичный рык. Он приближался, становился громче, нахальней, злей, и вот уж из-за поворота материализовался мотоцикл, осветил Умнова мощной фарой, лихо затормозил рядом. Партизанский капитан ГАИ, сто лет назад – не меньше! – встречавший Умнова у границы Краснокитежска, вежливо улыбался, блестя дорогими фиксами. А двигатель не глушил.
– Уезжаете, товарищ Умнов? – вкрадчиво спросил он. – Ну, с богом!.. – протянул свернутый в тугую трубку бумажный лист, перетянутый аптечной резинкой. – Василь Денисыч просил передать…
Умнов содрал резинку, раскрутил бумагу. В ярком свете мотоциклетной фары узнал знакомую карту, верней, не ее – черно-белую ксерокопию, снятую с цветного единственного оригинала.
– Василь Денисыч сказал: пригодится. Верно?
Умнов аккуратно свернул карту, сказал:
– Пригодится.
Капитан отдал честь, рявкнул газом, крикнул на прощанье:
– Что передать Василь Денисычу?
– Три слова, – крикнул в ответ Умнов: – Красные – это мы!
Новое платье короля
И он выступал под своим балдахином еще величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было.
По вечерам Алексей Иванович разговаривал с чертом. Черт приходил к нему в кабинет в двадцать один час тридцать пять минут, выражаясь общедоступно – сразу после программы «Время», и минутку-другую ждал Алексея Ивановича, пока тот медленно, с передыхом, поднимался по исшарканной деревянной лестнице на второй этаж.
И как вы думаете, с чего они начинали? Ну, конечно, с погоды они начинали, конечно, с температуры по Цельсию, конечно, с атмосферного давления в каких-то там миллиметрах таинственного ртутного столба, будь он трижды проклят!
А что, простите, может всерьез волновать двух старых людей, а точнее, старых сапиенсов, поскольку черт – никакой, конечно, не человек, а всего лишь фантом, игра воображения, прихоть старческой фантазии? Но то, что черт – сапиенс, то есть разумное существо, философ и мыслитель – сие ни у кого не
Итак, Алексей Иванович вошел в свой кабинетик, а черт уже сидел на ореховом письменном столе, грелся под включенной настольной лампой, жмурил хитрые гляделки, тер лапу о лапу, призывно бил тонким хвостом по кожаному футляру от пишущей машинки итальянской фирмы «Оливетти», которую Алексей Иванович привез из Вечного города – не фирму, вестимо, а машинку.
– Что, опять дожди? – спросил черт, прекращая барабанить и сворачивая хвост бубликом. – Опять циклон с Атлантики внес сумятицу в ваши изобары и изотермы?
– Опять двадцать пять! – тяжко вздохнул Алексей Иванович, опускаясь в жесткое рабочее кресло перед столом, в антигеморроидальное кресло с прямой к тому же спинкой. – Не лето на дворе, а просто какое-то издевательство над трудящимися. Температура скачет, давление прыгает, а что делать нам, гипертоникам и склеротикам, а, черт? Может, ложиться в гроб и ждать летального исхода? Может, может. Но где его взять – гроб? Его ж не продадут без справки о смерти. Вот тебе и замкнутый круг, черт, к тому же порочный… А давление у меня нынче – двести на сто двадцать…
– Сто восемьдесят на сто, – спокойно поправил черт, сварганив из большой гофрированной скрепки подобие хоккейной клюшки и гоняя по столешнице забытую кем-то пуговку, воображая, значит, что он – Вячеслав Старшинов, что он – братья Майоровы, что он – Фирсов, Викулов, Полупанов.
– Ну, приврал, приврал, – хитро усмехнулся Алексей Иванович. – А ты сядь, не мельтешись, не Майоров ты вовсе и не Старшинов. Так, черт заштатный, старый к тому ж. Вон – одышка какая… А все погода проклятая. О чем они там думают – в вашей небесной канцелярии?
– Я к ней отношения не имею, – обиженно проговорил черт. – Я из другого ведомства. А они там в дрязгах погрязли, сквалыжничают непрерывно, славу делят – не до погоды им. Да и нет никакой небесной канцелярии, ты что, не знаешь, что ли? Совсем старый стал, в бога поверил?.. – издевался, ехидничал, корчил рожи, серой вонял.
– Ф-фу, – махнул рукой Алексей Иванович, разгоняя мерзкое амбре, – не шали, подлый… А ты, выходит, есть?
– И меня нет, – легко согласился черт. И был чертовски прав, потому что в тот же момент в дверь без стука вошла Настасья Петровна и, не замечая на столе никакого черта, сказала сердито:
– Опять спишь перед сном? Пожалей, себя, Алексей. У тебя от снотворного – мешки под глазами. Знаешь, что бывает от злоупотребления эуноктином?
– Знаю, ты меня просвещала, – кротко кивнул Алексей Иванович, в который раз поражаясь прыткости маленького черта: только что сидел вот тут, а вошла Настасья – и слинял мгновенно, растворился в стоячем воздухе; и впрямь – фантом. – Только я, Настенька, не спал, я думал.
– О чем же, интересно? – машинально, безо всякого интереса спросила Настасья. Петровна, распахивая окно в сад, впуская в комнату мокрый вечер, впуская миазмы, испарения, шепоты, стрекоты, дальние кваканья и близкие мяуканья. И не ждала ответа, не хотела его совершенно, поскольку за сорок лет совместной жизни изучила Алексея Ивановича досконально, говоря языком физики – до атомов, а то и до протонов с нейтронами, и точно знала, что все эти протоны с нейтронами врали ей сейчас: ни о чем Алексей Иванович не думал, а просто клевал носом после ужина. – Гулять пойдем, – утвердила она непреложное и дала Алексею Ивановичу теплую вязаную кофту, толстую и кусачую, совсем Алексеем Ивановичем не любимую. – Надевай и пошли.