Повести и рассказы
Шрифт:
Пестря сидел и, подняв морду, пристально глядел вверх, на сучья. Время от времени он делал движение, точно собираясь подскочить, и каждый раз при этом тявкал.
Степан увидал на суку над ним темное тело зверька. Приглядевшись, различил пышный хвост, острое рыльце. Ёкнуло в груди: «Соболь!»
Зверек сердито урчал и пырскал всякий раз, как Пестря делал попытку подскочить.
Степан поднял ружье, но сейчас же снова опустил его: «Далеко!.. Надо наверняка. Он теперь только на Пестрю глядит, всё равно не заметит…»
Тщательно выбирая место, куда ступить
Пестря на мгновение оторвал взгляд от соболя и метнул глазами на хозяина, будто приказывал: «Куда прешь? Бей!»
Степан положил ружье на сучок, прицелился в голову зверьку и нажал спуск.
Сквозь дым видно было, как Пестря кинулся вперед. Перескакивая через пни и валежник, сам Степан уже мчался к упавшему зверьку, что-то дико кричал и размахивал ружьем.
Но Пестря был хорошо обучен прежним хозяином. Он только раз давнул горло соболю и отскочил в сторону.
Минут десять прошло, и Пестря давно уже снова рыскал по тайге, а Степан всё еще гладил и разглядывал мягкую шерстку зверька. Вблизи он не казался таким темным, как на дереве. Сверху на нем мех был желтовато-бурый, а если дунуть на него, — он раздастся, и ясно виден светлый серо-желтый подшерсток.
«Лиха беда начало! — говорил себе Степан. — Теперь как пойдет, — только шкурки считай!»
И, правда, пошло. Не успел он бережно завернуть убитого зверька в тряпицу и спрятать за пазуху, как невдалеке опять затявкал Пестря.
В этот раз он сторожил белку. Степан и ее убрал к себе за пазуху.
А к вечеру, когда он, голодный и усталый, вернулся на стан, у него была богатая добыча: два соболя, шесть белок, колонок — рыжий таежный хорек — и на ужин два рябчика.
Оказалось, он принес больше всех.
— Фартит тебе, паря, — говорил рыжий Лука, — мне вот только белки встретились. В охоте первое дело — фарт. Дайко-ся взглянуть, каких добыл.
— Этот «меховой», — сказал он, рассмотрев первого из убитых Степаном соболей. — Рублёв сорок за него возьмешь, а не дурак будешь — и все полсотни. А этот вот — «хвост», за этого от силы рублев двадцать дадут.
Второй Степанов соболь был бусенький с рыженькой мастью, куда желтее первого.
Степан только тут узнал, что соболя делятся на сорта по пышности меха и темноте его окраски. Дороже всего целятся темные шкурки — «головка».
Очень редко — как большое счастье для охотника — попадается еще высший сорт «головки» — вороной соболь. За него скупщики дают вдвое больше, чем за простую «головку», — рублей до трехсот.
«Попался б один такой вороной, — думал Степан, засыпая в ту ночь в палатке, — и дело с концом: до Москвы с лихвою хватит».
Во сне он видел в ту ночь Москву.
Скоро Степан понял, как много значит для охотника «фарт».
Проходили дни за днями. Он с утра до ночи рыскал с Пестрей по тайге, то взбираясь на кручу, то спускаясь в долины. Но ему не удалось больше поднять ни одного-соболя. Даже белки стали попадаться редко. С каждым днем Степану не везло всё больше и больше. Если
Быстро подходила зима. По ночам стали выпадать «переновы» — пороши. По утрам, выходя из палатки, Степан слеп от блестящего снега. Если день выдавался теплый, снег в тайге стаивал к полудню. В холодные дни он так и оставался лежать на земле и на деревьях.
Когда снег «углубеет», — осеновка кончится и артель вернется в деревню.
Степам брал с собой запас сухарей и пропадал со стану до самой ночи. Он поднимался каждый раз всё выше по склону горы, — Лука говорил, что «головка» чаще встречается на вершинах.
Один раз он задержался в тайге до темноты. День был хмурый, ветреный. То и дело моросил дождь или принимался падать мокрый снег. Белую голову горы заволокло тучами. К вечеру налетела буря. Сумерки быстро сгущались в ночь.
Степан выбрал место для ночевки в заветёрках под скалой. Костра развести не удалось, — дрова разбрасывало бурей.
Буря перешла в ураган. Небо точно лопнуло: потоки ледяной воды обрушились на голову. В темноте Степан слышал, как мимо него неслись вниз по круче целые реки, слышал, сквозь гул воды, как с треском падали громадные деревья и стонала, металась невидимая тайга ураган над ним ревел, как тысяча разъяренных быков, и всю ночь, едва на минуту затихал его рев, где-то вверху жалобно вперебой гоготала стая запоздалых гусей.
Степан сел рядом с собакой и крепко прижался к ней, чтобы хоть немножко согреться. Собака тоже дрожала всем телом. Еще с вечера они оба промокли насквозь. Через скалу над их головами хлестали потоки воды, и их то и дело обдавало холодными брызгами. Изредка в скалу ударяли тяжелые камни, и тогда скала вся содрогалась, и казалось, вот-вот рухнет им на голову.
Только к утру, наконец, утих ураган. Когда рассвело, Степан не узнал тайги вокруг себя. Потоки воды унесли с собой весь валежник, бурелом и мусор. Поредевший кедрач походил на расчищенный сад.
По небу бежали клочья разорванных туч. Белок почернел. Снег остался только на самой его вершине. Степан вылез из-под скалы и, стуча зубами, стал ломать кедровые ветви. У него был с собой коробок серных спичек. Всю ночь Степан держал его под мышкой. В коробке нашлось несколько неотсыревших спичек. Только бы удалось осушить и запалить мокрую хвою кедровых веток! Тогда можно будет обогреться у костра.
Плохо пришлось в эту ночь и Аскыру. Он жил в том же кедровнике, только еще гораздо выше по склону горы. Ночью он отсиделся в дупле. Он не вымок и не так закоченел, как Степан. Зато его сильно мучил голод. Только с рассветом решился он покинуть дупло и отправиться на поиски пищи.
Долго и напрасно рыскал он по кедровнику. Ливень будто вымел и всю дичь вместе с валежником и буреломом. Запах сырости убил все другие запахи.
Наконец нос его уловил дух мокрого птичьего пера. Аскыр всё время тянул носом воздух, чтобы не потерять след. Чутье вело его к поваленному бурей кедру. Птица была по ту сторону лежащего дерева.