Повести и рассказы
Шрифт:
– Интересно, что бы ты сама сказала, если б тебя так отделали? рассмеялся Мокрут. - На родного батьку после такого можно чего хочешь наговорить.
– Он и после рассказывал, когда лежал дома. Люди слышали.
– Но это же вранье! - решительно выговорил председатель, разводя перед собою руками. - И вообще не было никакого воровства. Сама Андреиха это признаёт.
– Андреиху ты запугал, - открыто и жестко глядя Мокруту в глаза, сказала Даша. - Но не думай, что она всю жизнь будет дрожать перед тобой. Сегодня у нее был следователь, и она рассказала ему всю правду.
– Вот оно что! - В глазах у Мокрута заплясали насмешливые искорки. Значит,
– Ее не надо учить, - сказала Даша. - Она горем научена. Придет время скажет и еще кое-что.
– Ты на что это намекаешь?
– Сам знаешь.
– Ну вот что! - встряхнув подбородком, повысил голос председатель. - На все это мне наплевать. И на твои намеки, и на твоего следователя! Скажу так: хочешь жить со мною в мире, работать, как положено депутату, - давай работать. Нам ни к чему ссориться, нам надо вместе укреплять свой сельсовет. Если же ты выбрала другую дорожку, то говорю по совести - берегись! В порошок сотру, если до того дойдет. Батьку твоего, этого поповского прислужника, в свое время пожалел, а тебя не пожалею, хотя ты и была мне очень дорога, очень близким человеком была. На директора школы надеешься? Зря! Не такие становились мне поперек пути и то не устояли.
– Не стращай, - спокойно проговорила Даша, но в голосе ее было столько твердости и силы, что Мокрут невольно вздрогнул, покосился на нее. - Отец мой немало перенес из-за тебя, хотя ни в чем и не был виноват. Да разве один отец? Раньше я не знала всего. Но имей в виду, ни над Ильей Саввичем, ни надо мной тебе не удастся так поизмываться, как измывался над другими. С нами все-все! А у тебя вот только... - Она показала на финагента, ехавшего в отдалении. - Да и то еще бабушка надвое гадала: может, и он когда-нибудь поймет, что ты за человек.
– Кто эти ваши "все-все"? - попытался усмехнуться Мокрут, но вместо этого лишь горько скривился. - Печка? Андреиха? Повторяю, - в голосе у него вдруг пробилась зловещая хрипотца, - плевать я хотел на все это! Идешь к деверьку своему выуживать на меня всякую брехню? Нет уже твоего деверька. Понимаешь? Нет Васи Печки! Отдал сегодня ночью концы! Можешь написать в часть твоему нареченному, что из-за тебя погиб его родной брат. Ну, а я, пожалуй, тоже кое-куда напишу. До свиданьица, соседушка! Не обходи моего двора!
Он круто повернулся и пошел навстречу подводе.
"Вот почему он так расхрабрился! - Даша стояла, окаменев. - Неужели это правда? - Она через силу обернулась, посмотрела вслед Мокруту. Широкие сутулые плечи, обтянутые хромом, ходили как-то не в такт размашистому шагу, в хроме отражалось зимнее солнце. - Нет, Мокрут не соврал, - рассуждала девушка сама с собой. - Он рад схватиться за правду, которая способна убить человека. Тут он не соврал. Что же теперь делать? Что скажет тетка Аксинья, что подумает Володя, когда ему напишут?.."
Сильно защемило под сердцем, в голове возник какой-то обморочный, отдающий болью шум. Подумалось, что надо сейчас же возвращаться, пойти к Илье Саввичу и высказать, выплакать ему все. Но потом, еще немного постояв, справившись с собою, все же пошла в больницу. Шла долго-долго.
XIV
Общий на две деревни погост был куда ближе от Добросельцев, чем от Червонных Маков. Обычно добросельские просто относили своих покойников на погост, а соседи всегда возили, потому что отнести, хоть и в пять смен, было трудновато. Когда Даша
Но далеко идти не пришлось: на дороге показалась грузовая машина, двигавшаяся на самом малом ходу. Слышно было, как непривычный к такой езде мотор постреливал и чихал. На бортах сидело несколько женщин, а за машиной шло много народу из обеих деревень. Машина приближалась к тем самым бескрылым мельницам. Даша с Андреихой сошли на тропинку, что вела к мельницам, и стали ждать. Машина, как назло, на подъеме заглохла. Шофер вылез из кабины с заводной ручкой, виновато посмотрел на заплаканных женщин, сидящих на бортах, и суетливо принялся запихивать ручку в отверстие под радиатором. В это самое время Даша внезапно заметила Володю. Она схватилась за Андреихин рукав и едва не повисла у нее на плече. Лицо у нее побледнело, руки била нервная дрожь. Она не знала, что Володя приехал на похороны.
– Успокойся, Дашенька, - сообразив, в чем дело, зашептала Андреиха и прижала к себе локтем ее руки. - Успокойся, все будет хорошо. Я сама с ним поговорю.
Володя стоял у опущенного заднего борта, без шапки, в шинели с курсантскими погонами. Лицом он был очень похож на брата - такой же светлый, круглощекий, только черты были резче и выражали большую взрослость и вдумчивость. Он стоял неподвижно, не переминался с ноги на ногу, как некоторые, не прятал в воротник уши, а летчицкую шапку держал на левой руке у пояса. Даша и увидела сперва его ухо, маленькое, красное от мороза, прикрытое прядкой светлых волос. Когда-то она видела его совсем близко, у самого лица, у самых глаз... А сейчас ему, наверное, холодно, потому что и от ветра не укрыться, и мороз прижимает не на шутку...
Володя чуть-чуть повернул голову в сторону мельниц. Даша разглядела слезы у него на глазах и какую-то незнакомую ей суровость во взгляде. Еще немного, и он увидел бы ее. Сердце у Даши оборвалось, почему-то страшно было встретиться сейчас с ним глаза в глаза. Кто знает, какой был бы у него взгляд, что отразилось бы в его глазах?..
Машина затряслась, затарахтела, и шофер со всех ног бросился в кабину. Для Даши очень затянулись эти последние секунды. Неловко было торчать в стороне, неловко было и подойти: тропинка выводила прямо к машине, к передним рядам шествия. Когда машина тронулась и люди пришли в движение, Даша вслед за Андреихой присоединилась к идущим. Так и держалась позади всех, то прибавляя шагу, то почти останавливаясь: шофер никак не мог приноровиться вести машину на одной скорости. Видно, ему впервой было везти человека в последний путь.
Впереди Даши шел, чуть не натыкаясь на людские спины, когда машина притормаживала, Иван Добросельский. Именно потому, что он, похоже, ничего не видел перед собою, она решила, что Иван плачет.
– Иван! - окликнула тихонько.
Он обернулся, торопливо вытер покрасневшие глаза и выждал, чтобы пойти рядом. Шагах в двух впереди шли с непокрытыми головами несколько парней из тех, что в ту памятную ночь устроили погоню за Василем. Среди них и Тимоша.
Когда процессия уже приближалась к погосту, навстречу ей прошла полуторка, в кузове которой стоял большой дощатый ящик со щелями по бокам. Из одной такой щели торчал розовый пятачок свиного рыла. В кабине восседал Шулов. Поравнявшись с гробом, он снял шапку и принял скорбно-набожный вид.