Повести и рассказы
Шрифт:
– Идем на поправку! - уверенно говорит врач, сжимая пальцами Викторову руку с синими жилами. - Теперь для вас единственное: питание и отдых... Отдых и питание.
И что-то прошептал сестре.
Виктор глянул на свою руку. Рядом с рукой врача она показалась похожей на ту, что приходилось видеть у мертвецов: желтой и сухой.
"Неужели и ноги такие?"
– Питание и отдых! - еще раз повторил врач.
"Какое питание? Есть совсем не хочется, только жажда одолевает... Сколько же надо того питания и отдыха, чтобы руки стали как у людей?.. А ребята на фронте!.. Друзья и однополчане!.. И гонят,
Сестра сразу после того, как врач прошептал ей что-то на ухо, вышла. Вскоре вернулась и поднесла к губам Виктора открытую бутылочку, круглую, с длинным горлышком, вроде четвертинки.
– Глотните, и вам полегчает.
– Что это?
– Лекарство. Глотните!
Почувствовал, как в рот полилось что-то приятное, пахучее, сладкое. Сухость исчезла, захотелось даже сказать что-нибудь, чтоб проверить голос. Сестра услышала его "спасибо", кивнула. Так, глядишь, скоро руки и ноги начнут шевелиться, а потом и действовать, жизнь вернется и еще можно будет повоевать, догнать врага, может, уже на его территории...
И еще такая радость: сын родился! А вдруг от Гали есть письмо? Конечно же нет. Но живет такая надежда, и от нее все больше и больше теплеет на душе. Не погибла жизнь и не погибнет, если есть сын!..
Захотелось еще глотнуть того животворного напитка, который приносила сестра. Где же бутылочка? Не видно. Наверно, в тумбочку поставила: оттуда самому не достать. А попросить неловко... Видимо, это очень полезное лекарство... Запах его так и плывет над кроватью... А может, и по всей палате. И всем, кто тут лежит, хочется попробовать этого лекарства. Да, наверно, его не хватает.
Чем оно пахнет, таким близким, будто знакомым с самого детства? Долго не приходила желанная отгадка, порой маячила вблизи и снова отдалялась, словно кто-то испытывал его терпение. И вдруг запах стал родным и близким, стоило ему мысленно перенестись в небольшую деревеньку на Старобинщине, где прошло детство. Огородик с малиной, красной смородиной, крупные гроздья которой спускались до самой земли, а иногда и лежали прямо на траве, с двумя кустами крыжовника и одним - черной смородины. Старым был тот куст и малоурожайным, но разросся не в меру, занимал чуть ли не пол-огородика. Однажды отец подошел к нему со старой щербатой лопатой, но мать увидела, заслонила собой куст и начала упрашивать:
– Не трогай! Жалко! Такой хороший куст!..
– Так не родит же, впустую соки тянет. А если что и вырастет, то вкуса нет и запах неприятный.
– Вот попробуем в этом году, - настаивала мать. - Пусть поспеют ягоды, я тогда сама придумаю, что с ними сделать: может, варенье сварю или в бутыль засыплю с сахаром.
И засыпала. Зимой давала детям от кашля. Сок был такой вкусный, ароматный, что Виктор даже закрывал глаза от удовольствия, когда дотрагивался губами до деревянной ложки с густым вишневого цвета настоем. Ложку держала мать, чтоб случайно не разлилась животворная жидкость.
После таких лечений мать сама облизывала ложку. Она не решалась еще раз наклонить бутыль, налить для себя: пусть подольше сохраняется лекарство, чтобы хватило на всю зиму, да и на весь год, до новых ягод.
Теперь Виктору эту бутылочку надо беречь: сестра шепнула, что выпросила лекарство только для него, как для самого слабого больного.
Неожиданно для себя Виктор уснул, и перед его глазами возникла материнская бутыль с соком. Нетронутая, не выпитая наполовину, а полная, аккуратно обвязанная белой, местами подкрашенной ягодным соком, тряпицей.
– Возьми, сынок! - ласково просит мать. - Всю бутыль возьми. Выпьешь, поправишься...
"Где она теперь, моя матулька? - тревожно думает Виктор, проснувшись. Как живет, если спаслась от врагов? Там ли тоскует, где свой век прожила, или оторвало от родной земельки, занесло куда-то лихолетье?.."
Родной угол с березовой рощицей неподалеку, с тополем над часовенкой в одном конце улицы и старой ветряной мельницей - в другом. Разве забудется то счастье, когда удавалось отбить у немцев хоть одну такую деревеньку. И там мельница-ветряк без крыльев, со сквозными пробоинами в почерневшей обшивке... Вокруг - осколки жерновов. Они еще белые от муки. Они еще пахнут мукой... Попадалась иногда мельница и с крыльями, вконец изрешеченными пулеметными очередями...
Вспоминаются березовые рощицы, под корень спиленные оккупантами. В одних местах такие рощицы были при кладбищах, в других на самом кладбище. Пеньки стояли между могильных холмиков. Свежие пеньки, еще розоватые сверху и влажные от сока, как молодые щеки от слез.
В одном месте нашли целые штабеля спиленных и нескоренных берез. Из ровных белых стволов немцы делали кресты для своих могил. Эти могилы заняли весь ближайший пригорок, и чуть ли не на каждом кресте сидела ворона и отчаянно каркала, будто отпевала оккупантов. Березовые кресты на вражеских могилах были неживыми, не слезились соком на распиленных или подрубленных местах.
Не забудется Виктору и та роща, где над белыми крестами с желтыми холмиками стояла могучая береза, обрубленная до самой верхушки. На могильные кресты пошли ее длинные толстые сучья, а само дерево стояло и грустно пошумливало остатками ветвей над вражьими могилами. Неподвижный ворон сидел на самой верхушке этой березы, будто следил сверху, выжидал чего-то... Подойдя ближе, Вихорев наставил на него дуло автомата, но ворон как бы не заметил его, не понял, что это такое. Помедлив, нехотя расправил крылья и шухнул вниз, а потом медленно поднялся выше и перелетел на вражеские могилы, сел на крест рядом.
С Вихоревым - связной и санинструктор. Втроем направились к березе: еще издали заметили, что под нею кто-то неподвижно стоит. Кто может там стоять, когда вокруг ни живой души? Ближайшая деревня сожжена до последнего бревна, даже колодезные журавли обуглились, а некоторые и вовсе сгорели и черными головешками попадали в колодец или рядом с ним.
Была тихая ранняя весна. Береза только начинала развешивать свои сережки, раскрывать листья и потому издали казалась серой и почти голой. Человек, стоявший у ствола, не мог спрятаться под нею ни от дождя, ни от солнца.