Повести и рассказы
Шрифт:
Последней каплей на невидимых весах сомнений стали слова Нины Тихоновны. Проходила эта маленькая старушенция в красном платке, в ватной фуфайке и драных «канадках» мимо ворот Михаила, а он стоял на крыльце, уныло глядя за речку, за холмы и сизые леса.
Старушка остановилась, прохихикала:
— Не уследишь отседа, милый дружок, мы, женщины, народ лукавый… — И дальше прошастала, Баба-Яга подковерная.
Вот и двинулся в дорогу Михаил — пешком до Поселка геологов, оттуда на попутном грузовике до райцентра,
Понятное дело, оставил собачонке без имени хлеба и костей. И прихватил у бабуль письма детям и внукам — перед отъездом всех обежал, и все ему торопливо конверты надписали, кроме старика Петра Павловича — обиделся на сына, больше не приезжает сын…
Михаил обдуманно оделся — на него с уважением поглядывали попутные женщины. На парне новый пуховик пепельного цвета, под пуховиком — сизый шерстяной костюм в мелкую полоску, на голове шляпа чуть косо нахлобучена (знай наших!), на ногах ботинки бразильские на протекторах.
6
Город после трех месяцев жизни в глуши показался Михаилу чужим, слишком шумным и бестолковым. Один только здесь был человек, которому Михаил доверяет абсолютно, — артист Артем Ильин. Прежде чем пойти в кафе «Чайнворд» или домой позвонить Насте, с матерью ее переговорить, надо все же с другом посоветоваться.
Уже подошло послеобеденное время, половина четвертого. У Артема работа в театре (спектакли) — с семи вечера. Утром — с одиннадцати до обеда репетиции. Сейчас самый момент его дома заловить.
Михаил позвонил в дверь, из-за двери послышался голос жены Артема:
— Кто там?
— Это я, — радостно ответил Михаил. Он страшно волновался. — Я, Миша Честнов.
— Артема нет дома… — сказала чужим голосом жена Артема. — А у меня голова болит.
— Извините… — стушевался Михаил. От волнения он забыл, как ее зовут. Кажется, Зина. Или Зоя? Конечно, Зоя. — Извините, Зоя. Я тут проездом. А где он может быть?
Помолчав, женщина ответила:
— Кто его знает. Наверное, в театре.
Недоумевая, Михаил вышел из подъезда и направился к театру. Во двор, к служебному входу не стал пробираться, стукнул пальцем в окошко кассы — появилось лицо женщины с накрашенными сердечком губами.
— Вам на какой спектакль?
— Извините. Не подскажете, мне бы найти Артема Ильина… артиста. Это мой друг.
Вскинув вверх глаза — видимо, на репертуарную афишу, — она ответила:
— Сегодня он не играет. Послезавтра.
Михаил постоял в оцепенении на улице и наконец побрел в кафе «Чайнворд». В эту минуту он сам себя ненавидел за малодушие, Настя будет права, если обидится на него. Что за инспекция? Да если еще шпана его снова увидит в городе?! И уже не отцепится от него.
Вот и крыльцо кафе, черные полупрозрачные стекла на высоких
Михаил вошел — за столиками обедает народ.
К Честнову подошла, улыбаясь, симпатичная девчушка в зеленой униформе (цвета чая, как весело комментировал летом Артем):
— Вы один? Гардероб внизу.
Михаил, все более угнетаясь сомнениями, пробормотал, что просит извинить его, нельзя ли позвать официантку Настю.
— Настю? Она у нас не работает.
— Что с ней?! — испугался Михаил. — Неужели заболела?
— Ничего, — девушка, видя как он волнуется, тихо пояснила: — Все нормально. Она теперь в ресторане «Соболь». Это на Ленина.
«В ресторане?!. — Михаил брел по улице и недоумевал. — Как в ресторане? Может, с недавней поры? Надо бы спросить. Наверное, еще не успела мне отписать».
Подойдя к роскошным, из красного дерева дверям ресторана со сверкающими медными позументами и ручками, он увидел висящую за стеклянным овальным оконцем картонку с золотистой надписью: «СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ».
Михаил, опасаясь хамства со стороны швейцара и от этого сам наглея, достал синенькую денежку (50 рублей) и грубо постучал в дверь. С той стороны двери замаячило высокомерное курносое лицо со сталинскими усами. Швейцар качнул пальцем картонку — мол, не видишь? Михаил поднял повыше, показал ему денежку. Тот поморщился. Михаил достал розовую — сотенную.
Шевельнулся левый ус, правый ус, швейцар открыл.
— Чего тебе?
— Настю-официантку. Я ее муж.
— Муж? — хмыкнул швейцар. — Сколько же у нее мужей?
— А что, еще один есть? — вдруг все захолодело в груди Михаила. Швейцар был все-таки, наверное, человек сердобольный. Увидев, как изменился в лице Михаил, впустил его за порог. Не забыв при этом вытянуть из его пальцев защемленную сотенную бумажку вместе с синенькой.
— Их сейчас никого нет. Представление начнется через час. Если хочешь глянуть, я тебя впущу. Только заплатишь билет за вход. Пятьсот рублей.
— Заплачу, — ответил Михаил. Может, Настя здесь не та? Другая? А спросить фамилию Насти Михаил не смог — страшно стало. Неужели обманывала?
— Хорошо. Я через час подойду…
И, выйдя из ресторана, Михаил потащился в сквер напротив. Там, конечно, не тайга, но хоть какие-то деревца, обронившие листву, родные все-таки существа. И высится на постаменте окрашенный серебряной краской маленький памятник художнику Сурикову, и скамейки стоят вокруг.
Михаил посидит часик и все увидит.
7
Душа наливалась тоской, как тяжелым ядом.
Михаил подумал, что ближе к шести в ресторан начнут входить люди и среди них, наверное, и Настя. Или она со двора, через служебный вход?